Балаган, или Конец одиночеству - Курт Воннегут

Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.

Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли – там, на полу.

– Что все это значит? – повторял он без конца.

– Не знаю, Альберт, – сказал я. – И, кажется, я рад, что не знаю.

– Спроси китайца! – сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.

Временами начинал звонить телефон. Это стало такой редкостью, что я привык лично брать трубку.

– У телефона ваш Президент, – говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом – например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.

Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.

Обо мне все забыли.

Так я перестал быть Президентом – а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.

Но я терял еще одно, не менее важное – мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.

Хэй-хо.

Я не решался пересчитывать свои последние пилюльки, пока их не осталось совсем мало. А я так к ним привык, был так благодарен за них, что мне казалось – с последней пилюлей кончится и моя жизнь.

Мой штат таял тоже прямо на глазах. Наконец остался всего один служащий. Все остальные вымерли или разбрелись кто куда, потому что работы для них все равно не было.

Единственный, кто остался со мной, – мой брат, верный Карлос Нарцисс-11 Виллавиченцио, тот самый мойщик посуды, которого я обнимал в первый день, когда стал Нарциссом.

Глава 40

Из-за того, что все так быстро развалилось и не осталось никого, кто вел бы себя разумно, у меня тоже развилась мания – пересчитывать все подряд. Я считал планки жалюзи. Я считал ножи, и вилки, и ложки на кухне. Я считал кисточки на покрывале с кровати Авраама Линкольна.

Как-то раз я пересчитывал балясины перил, ползая на четвереньках по лестнице, хотя сила тяжести была ниже средней. Как вдруг до меня дошло, что снизу за мной наблюдает какой-то человек.

Он был одет в штаны из оленьей кожи, в мокасины и шапку из меха енота, а в руках у него была винтовка.

– Боже правый, Президент Нарцисс, – сказал я сам себе. – На этот раз ты окончательно спятил. Это же старина Дэниэл Бун.

Потом к этому человеку присоединился второй. Этот был выряжен точь-в-точь как в стародавние времена, когда я еще даже не был Президентом Соединенных Штатов, зато еще существовали Военно-Воздушные Силы США.

– Постойте, я сам догадаюсь, – сказал я. – У нас то ли День всех святых, то ли Четвертое июля.

Пилота, судя по всему, потрясло до глубины души состояние Белого Дома.

– Что тут творилось? – сказал он.

– Одно только могу вам сообщить, – сказал я. – Здесь творили историю.

– Жуткое дело, – сказал он.

– Если вам это кажется жутким, – сказал я, постукивая себя по лбу кончиками пальцев, – что бы вы сказали, поглядев, что творится здесь.

Ни один из них так и не догадался, что я – Президент. Вид у меня к тому времени был совсем запущенный.

Они не хотели вообще со мной разговаривать, да и друг с другом, по правде говоря, тоже. Просто они случайно прибыли одновременно – каждый с особо срочным поручением.

Они прошлись по комнатам и отыскали моего Санчо Пансу, Карлоса Нарцисс-11 Виллавиченцио, который готовил завтрак из морских галет и консервированных копченых устриц, и еще из всякой всячины, которую мы отыскали. Карлос привел их обратно ко мне и убедил их, что я и есть Президент страны, которую мы с полной серьезностью называли «самой могущественной державой мира».

Этот Карлос был непроходимый дурак.

Лесной охотник принес письмо – от вдовы из Урбаны, которую несколько лет назад навестили китайцы. Я был тогда слишком занят, чтобы выяснить, зачем эти китайцы туда пожаловали.

Дорогой доктор Свейн, – так начиналось письмо, – я человек незаметный, учительница музыки, и интересна только тем, что была замужем за великим физиком, родила ему чудесного сына, а после его смерти принимала делегацию чрезвычайно мелких китайцев, один из которых сказал, что его отец был знаком с Вами.

Его отца звали Фу Манчу.

От китайцев я и узнала о потрясающем открытии, которое мой муж, доктор Феликс Боксит-13 фон Петерсвальд, сделал незадолго до своей смерти. Мой сын – кстати, он – Нарцисс-11, как и Вы, – и я хранили с тех пор это открытие в глубокой тайне в виду того, что оно проливает свет на положение человека во Вселенной и эти сведения несколько обескураживают, мягко говоря. Это относится к истинной природе того, что уготовано всем нам после смерти. А то, что нас ожидает, доктор Свейн, до крайности неприглядно.

Я не могу заставить себя говорить, что это «Небеса» или «Место, где нам будет воздано по заслугам», или вообще называть это место как-нибудь красиво и прелестно. Я могу назвать его только тем именем, которым под конец стал называть мой муж, да и вы сами станете называть его так, когда узнаете, что это такое. Это название – «Индюшиная ферма».

Короче говоря, доктор Свейн, мой муж: открыл способ общаться с мертвыми, населяющими «Индюшиную ферму». Он никогда не объяснял свои приемы ни мне, ни нашему сыну, никому на свете. Однако китайцы, у которых шпионы повсюду, как-то до этого дознались. Они приехали почитать его записи и познакомиться с остатками его аппаратуры.

Когда китайцы во всем этом разобрались, они были настолько любезны, что объяснили мне и моему сыну, как мы можем сами, если захотим, повторить этот мрачный фокус. Их самих открытие разочаровало. Для них оно было в новинку, как они выразились, но «может представлять интерес только для тех, кто имеет отношение к так называемой западной цивилизации, – уж не знаю, что они хотели сказать. Я доверяю это письмо другу, который надеется найти большое поселение своих искусственных родственников, Изумрудов, в Мэриленде, а это очень близко от Вас.

Я обращаюсь к Вам «Доктор Свейн», а не «мистер Президент» – ведь это письмо не имеет никакого отношения к государственным интересам. Это в высшей степени личное письмо, и я пишу Вам, чтобы сообщить, что мы много раз говорили с Вашей покойной сестрой, Элизой, при помощи аппарата моего мужа. Она говорит, что Вы должны приехать сюда по делу чрезвычайной важности, чтобы она могла поговорить непосредственно с Вами.