Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников

было о чем. Завтра он должен будет приступить к самой главной и самой сложной части задания — начать вербовать заключенных в ряды карателей. В этом для Старикова таилось огромное, страшное противоречие. Какими словами он будет уговаривать несчастных заключенных? Конечно, подходящие слова можно было и подобрать, это не так и сложно, но как их произносить? Он не хотел их произносить, в душе он хотел говорить заключенным совсем другие слова… Конечно, со временем он их скажет, такие слова, но прежде нужно было говорить совсем другое… И не только говорить, но и видеть, как заключенные будут относиться к сказанному им, а значит, и к самому Старикову. Видеть их презрительные, тяжелые взгляды, улавливать ход их мыслей — как к этому приспособиться, как это выдержать, как не подать виду, что ему больно?

Стариков успел изучить внутренний распорядок того помещения, в котором он находился, и потому знал, что выходить из него ночью без специального разрешения нельзя. А вот бродить по коридору можно. Стариков встал и вышел в коридор. Здесь было большое, забранное решеткой окно. Стариков подошел к окну и стал смотреть в ночную тьму.

Тьмы, собственно, не было, была полутьма, размытая светом прожекторов. В этой полутьме угадывались приземистые, угрюмые бараки — в них, по всей вероятности, маялись заключенные. Бараков было видно всего два — остальные Стариков видеть из окна не мог. Где-то за бараками угадывался белый свет прожекторов: самого света из окна также видно не было, пространство освещали лишь размытые, будто разведенное водой молоко, полосы. Никаких звуков Стариков также не слышал. Вернее сказать, звук был лишь один. Это был звук ветра. Ветер был сырой, тяжелый, будто бы в мире сейчас была не весна, а самый настоящий ноябрь.

— Не спится? — послышался сзади голос, и Стариков вздрогнул от неожиданности. Вот ведь как — он даже не услышал, как к нему сзади кто-то подкрался! «Разведчик, так-переэтак!» — выругал себя Стариков и обернулся.

Сзади него стоял какой-то человек. Из-за полутьмы его лица Стариков разглядеть не мог, однако же ему показалось, что человек улыбается. Стариков насторожился. Он понимал, что просто так этот человек к нему не подошел бы. А значит, он подошел с умыслом. И скорее всего, это был нехороший умысел. Другими словами, это была еще одна проверка.

— Да вот… — неопределенно ответил Стариков.

— Понятное дело! — сказал человек и подошел ближе. Теперь Стариков мог разглядеть его. Впрочем, и разглядывать особо было нечего — человек как человек, ничем не примечательный, примерно одного со Стариковым возраста. — Очень даже понятно! Я на первых порах также не мог уснуть. Все думал, думал… Как-никак — новая страница в жизни! К этому надо привыкнуть… Ну, или притерпеться — кому как.

Стариков ничего не сказал. Человек потоптался, вздохнул и подошел еще ближе. По всему было видно, что он хочет продолжить разговор. Более того — вызвать Старикова на откровенность.

— Давно в плену? — спросил человек.

— Не очень, — ответил Стариков.

— И где воевал?

— В разведке.

— О-о-о! — уважительно протянул человек. — Серьезное дело! А я — бывший минометчик. Тоже, знаешь ли, серьезное дело!

— Знаю, — все так же коротко ответил Стариков, не отрывая взгляда от окна и при этом боковым зрением наблюдая за своим собеседником.

Тот опять помолчал, переступил с ноги на ногу, покряхтел и сказал:

— Видел, как ты днем дрался… Что, встретил знакомого?

— Встретил, — ответил Стариков.

— Как я понимаю — давние нелады? — спросил мужчина.

— Почему же сразу нелады? — хмыкнул Стариков. — Наоборот, трогательная и долгожданная встреча.

— Как же — встреча! — хмыкнул в ответ мужчина. — При долгожданной встрече морды друг другу не бьют.

— Ну, это смотря кому, — сказал Стариков. — Бывает, что и бьют.

— И то правда, — согласился мужчина. — И куда же тебя определили?

— Готовить людей для борьбы с партизанами, — ответил Стариков.

Он отчетливо понимал, что говорить сейчас неправду нет никакого смысла. Любое неточное слово, сказанное им, обязательно станет известно немцам — этот самый собеседник все им и доложит. И тогда у немцев могут возникнуть сомнения: а для чего, мол, Стариков солгал? А вслед за сомнениями непременно возникнут и подозрения. Уж что-что, а ненужные подозрения со стороны немцев Старикову были ни к чему.

— Вот и у меня та же самая работенка, — признался мужчина.

— Ну и как успехи? — без особого интереса спросил Стариков.

— Да какие там успехи! — вздохнул собеседник. — Хреновые успехи, откровенно говоря! Не желает народишко записываться в каратели. Предпочитает сдохнуть в лагере, но только лишь не идти в каратели. Не понимаю я таких людей…

— Что же, так никто и не записывается? — спросил Стариков.

— Ну, кое-кто — записывается, — ответил собеседник. — Но — мало таких… Большинство — выражает молчаливый протест. Хотя — вряд ли его можно назвать молчаливым. Да… Поверишь — они меня даже пытались убить! Целых два раза!

— И почему же не убили? — Стариков впервые взглянул на мужчину.

— Ну… — рассмеялся мужчина. — Можно сказать, что повезло. Я к чему это тебе говорю? А к тому, чтобы и ты был к этому готов и держал нос по ветру. А то ведь — в любое время и в любом удобном углу… А что ты хотел? Такая у нас работа…

— Благодарю за предупреждение, — сухо ответил Стариков.

— Да чего там! — махнул рукой мужчина. — Одно дело делаем! Так сказать, плывем в одной лодке. А потому у меня имеется к тебе предложение. Давай держаться вместе! Ты, я вижу, парень серьезный, ну и я тоже не промах. Вдвоем-то оно проще. Так что же, по рукам?

Стариков на такое предложение ответил не сразу. Он размышлял. То, что этот навязчивый человек подошел к нему не просто так, а с конкретным умыслом — точнее сказать, с заданием от немцев, — в этом Стариков ничуть не сомневался. Вопрос был в другом — нужно или не нужно Старикову держать этого человека рядом с собой? С одной стороны — вроде бы и не нужно. Ведь это же — вражеские глаза и уши, которые постоянно будут рядом. А работа Старикову предстоит тонкая, опасная, и как ее выполнить, если