Покушение - Сергей Шхиян

Мой правдивый рассказ вызвал у Лопухина раздражительное удивление, он подумал, что здесь, в столице, народ совсем рехнулся. Сам император вынужден разбираться, за что в его дворце сидит под арестом какая-то женщина.

— С ума можно сойти, — покачал головой генерал-прокурор, — вы что, даже не знаете, за что вас арестовали?

— Не знаю, ваше сиятельство, мне этого до сих пор не сказали! — повторила я.

Лопухин хмыкнул, но больше ничего по этому поводу не сказал, вспомнил, что он сам прокурор и должен знать, что происходит в столице, и остерегся быть бестактным по отношению к государю. Вместо этого спросил по существу:

— Вы что-нибудь знаете об убийстве?

— Ничего, ваше сиятельство, — ответила я.

— Тогда откуда вы знаете, что кого-то убили? — вмешался в разговор, человек в штатском, назвавший прокурору имена погибших.

— О том, что здесь произошло, мне рассказала Маланья Никитична, — спокойно ответила я и посмотрела на дверь, из-за которой выглядывала моя старуха.

Ответ штатского удовлетворил, и он согласно кивнул головой. Лопухин же поморщился и задал самый верный в этой ситуации вопрос:

— Вы ночью ничего подозрительного не слышали?

— Слышала, здесь в комнате был какой-то грохот, как будто что-то уронили.

— Стул, — как бы про себя сказала штатский.

— В котором часу это было? — опять спросил генерал-прокурор.

— Не знаю, у меня нет часов, но тогда было еще темно. Я от стука проснулась, но больше ничего не слышала, — по-прежнему стараясь казаться предельно чистосердечной и искренней, ответила я.

Лопухин оценивающе на меня посмотрел и подумал, что я не вру, а штатский отметил про себя, что выстрела я не слышала и значит он прав, убитых откуда-то сюда принесли и в темноте нечаянно уронили стул. Кажется, мне пока удавалось уводить следствие с правильного пути.

— Вы одна были в комнате? — проницательно глядя мне в глаза, спросил генерал.

— Одна, ваше сиятельство. До вчерашнего дня здесь стоял караул, но вчера государь его приказал убрать и меня просто заперли в комнате.

— Я сама ее, батюшка, ваше высокопревосходительство, и запирала, — совсем не к месту влезла в разговор Маланья Никитична. — Одна она была одинешенька! Никого с ней там не было!

Лопухин кивнул, а вот штатский подумал, что нужно проверить, говорим ли мы со старухой правду. Ему, как и мне, ее горячность совсем не понравилась.

— Хорошо, сударыня, пока можете уйти в свою комнату, — сказал генерал-прокурор, — если понадобится, мы с вами еще поговорим.

Я поклонилась и направилась, было, вслед за старухой к себе, но тут входная дверь широко распахнулась, и в комнату быстрыми шагами вошел император. Маланья Никитична успела шмыгнуть в нашу комнату, а все, в том числе и я, замерли на месте. Павел Петрович был один, одет в скромный серый сюртук, треуголку и густо запыленные сапоги. Не отвечая на общий поклон, он сразу же обратился к Лопухину:

— Петр Васильевич, здесь произошло убийство?

— Так точно, Ваше Величество, — скорбно вздохнув, ответил прокурор, — убили каких-то двух мошенников!

Павел бросил на генерал-прокурора колючий взгляд и потребовал:

— Докладывайте!

— Утром уборщик обнаружил в этой комнате, — Лопухин, видно, для наглядности обвел ее рукой, — два хладных тела. Как удалось выяснить, дворянина и мещанина.

— Вздор! Что за люди?! Кто их убил?! За что?! Почему в моем дворце?! — стремительно спросил император.

— Это мы, Ваше Величество, и выясняем, — довольно хладнокровно ответил Лопухин. — Следствие будет вести, — он попытался вспомнить фамилию и чин штатского помощника, не вспомнил и просто указал на того взглядом, — вот этот… господин.

Я, воспользовавшись тем, что на меня никто не обращает внимания, начала медленно отступать к своей двери.

— Кто такой? — так же быстро спросил штатского Павел.

— Коллежский секретарь Прохоров, ваше величество, — ответил тот и почтительно, но не более того, поклонился Российскому императору.

Павел удивился и с интересом посмотрел на независимого и уверенного в себе мелкого чиновника, не желающего раболепно склониться перед владыкой шестой части земли, а я замедлила шаги, чтобы посмотреть, чем кончится разговор царя с коллежским секретарем. Они были примерно одного роста и прямо смотрели друг другу в глаза.

— Расскажи, Прохоров, суть дела, — потребовал император у чиновника десятого класса, иначе поручика, игнорируя стоящих тут же генералов.

— В этой комнате, — опустив долженствующее восхваление величества, спокойно заговорил тот, — нынче утром найдены два убитых человека с кинжалами и в масках. Оба известны в преступном мире, как отпетые мошенники. Один спившийся полицейский офицер, второй вор из мещан. Судя по всему, они проникли сюда кого-то убить. Однако никаких трупов во дворце больше не обнаружено, а сами убийцы погибли, один застрелен из пистолета в глаз, второй убит ударом в спину, как мне кажется армейской саблей или палашом.

— Почему не шпагой или кинжалом? — вскинулся император.

— Ширина раны оным орудиям не соответствует, — так же быстро и четко, как Павел спросил, ответил Прохоров. — Скорее всего, мещанина Ермолу Заглотного убили офицерским палашом. Удар был мастерский прямо в сердце.

— Сможешь раскрыть дело? — нахмурился царь.

— Постараюсь, ваше величество, — ответил коллежский секретарь.

— Уж ты постарайся, господин коллежский советник Прохоров, если хочешь стать действительным статским советником, — сказал самовластный русский царь-самодур, повышая чиновника сразу на четыре чина, и насмешливо посмотрел на застывших в смущении вельмож. — Мне не нравится, когда у меня в столице, да еще во дворце, орудуют убийцы, а те, кому нужно заниматься порядком, умеют только просить чинов и хлопать глазами.

— Слушаюсь, ваше величество, — не моргнув глазом и никак не проявляя радости, все тем же ровным, вежливым голосом сказал Прохоров и как прежде почтительно поклонился.

Меня поведение императора удивило, сегодня он совсем не походил на человека, которого я видела здесь вчера. Пока смущенные генералы тихо ненавидели императора, я, скрываясь за их спинами, пошла к себе. Однако тихо убраться восвояси мне не удалось. Только я добралась до дверей, как меня остановил голос Павла Петровича:

— Сударыня, погодите, вы обронили платок!

Я испугано обернулась. Теперь все смотрели на меня. Мой платок действительно лежал на полу. От смущения, не очень понимая, как поступить, я послушно вернулась его забрать. Однако царь меня опередил, быстро подошел, поднял его с пола и подал мне. Кланяться в такой ситуации было не уместно и, принимая из его руки дешевую тряпицу, я сделала легкий реверанс.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — не поднимая глаз, поблагодарила я, а он вдруг задержал мою руку, склонился и ее поцеловал.

Пришлось мне все-таки на него посмотреть и благодарно улыбнуться.

Павел был немного ниже меня ростом и смотрел в глаза прямо и внимательно.

— Мне кажется, мы с вами уже знакомы? — спросил он, припоминая, что где-то уже меня видел.

— Да, ваше величество, мы уже встречались здесь же вчера, — вынуждена была сознаться я.

— Так это вы та самая бывшая крепостная крестьянка? — удивленно воскликнул он, обращаясь ко мне на «вы» и во все глаза разглядывая. — Простите великодушно, сударыня, что я вас не сразу узнал!

То, что он меня не узнал, было не удивительно. Вчера я была в простом сарафане, прикидывалась деревенской дурочкой и на «сударыню» никак не тянула.

— Вы не ошиблись, государь, — опускаясь в реверансе, ответила я.

Не буду врать, ненавистный всему двору император покорил меня всего несколькими словами и ласковым взглядом. Услышав, что я была крепостной, вельможи начали смотреть на меня с нескрываемым презрением, только император и новоиспеченный полковник по-прежнему видели во мне молодую, смущенную женщину.

— Вам светская одежа идет больше вчерашнего платья, — сказал Павел, деликатно не называя мой крестьянский наряд. — Сейчас я вижу, вы устали, но когда отдохнете, и у вас возникнет фантазия поболтать с пожилым «барином», — засмеялся он, — надеюсь удостоиться вашего визита. Я постараюсь вам не наскучить!

— Я буду, счастлива, государь, — просто и искренне ответила я. — Вы даже не представляете, какая это для меня честь!

Конечно, император это вполне представлял и ободрил меня заговорщицкой улыбкой. А вот царедворцам царская ласка к мужичке очень не понравилась, и на мою бедную голову посыпалось столько грязных мысленных ругательств, что у меня запыли щеки и уши. Однако вельможи ошибались, уже видя во мне новую фаворитку, у самого императора относительно меня в голове не появилось ни одной непристойной мысли.