Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами - Генри Мэйхью

(или даже раньше) до полуночи или часу ночи, а за ней всюду ходит неразлучная с ней старуха, которая присматривает за ней, чтобы та не заходила в питейные заведения и не тратила свое время и деньги, что является второй причиной необходимости приглядывать за ней, а также чтобы она не отвела своих клиентов в какой-нибудь другой бордель — и это третья причина.

Эта надсмотрщица — женщина лет пятидесяти, с седыми волосами и всеми характерными чертами старух, включая любовь к джину, и именно эта слабость, главным образом, дала мне возможность получить от нее то, что я знаю о ней и ей подобных. На ней было надето грязное хлопчатобумажное платье без кринолина и соломенная шляпа, отделанная выцветшей ленточкой, такой же жалкой и позорной, как и сама солома.

Она рассказывала урывками, и посредством перекрестных вопросов добавлялись подробности.

«Меня называют «старый товар»; почему бы мне и не рассказать вам, я могла бы и рассмешить вас, не привирая ничуть. Но это вас не касается, так что пусть. Они считают меня немножко ку-ку, но это только из-за моего глаза. Я старая пьющая б…, если хотите, но и только. Когда-то я была самой роскошной женщиной в городе, но так пала! И все же это не так ужасно. Иногда я стараюсь думать, что это ужасно, но не могу. Если бы я все-таки думала, что это ужасно, меня бы здесь сейчас не было; я не смогла бы этого вынести. Но дело в том, что жизнь хороша, и мне все равно, как вы живете. Она хороша как для …, так и для королевы, и, быть может, она хороша для меня так же, как и для вас.

Да, несколько лет назад я была очень известна, и сейчас не подурнела, если бы не морщины и кожа, которая больше портится, чем все остальное, но это все от выпивки. Я не получаю никаких денег за то, что слежу за этой девушкой, разве что шиллинг-другой на спиртное иногда попрошу. Они дают мне жратву и койку, и в обмен на это я днем присматриваю за домом, когда не пьяна. А еще я подметаю и убираю в доме и все такое прочее. Было время, когда у меня был собственный дом, и туча слуг, и табуны мужчин, которые вздыхали и умирали от любви ко мне, но сейчас моя красота ушла, и я стала такой, какой вы меня видите. Многие самые красивые женщины, если у них крепкое телосложение и они могут выдержать постоянный напряг и усталость от шатания по городу, ведут себя как дуры, не думая о том, чтобы обеспечить себя, выйти замуж, пока не дойдут до края. Они становятся либо служанками, либо такими, как я, либо, если мужчины дают им деньги, становятся содержательницами борделей. Ей-богу, я хотела бы их иметь, но я та, кто я есть.

Я такая уже давно, и, если вы дадите мне полкроны или пять шиллингов, вы осчастливите меня на неделю. Когда говорю о пяти шиллингах, я вспоминаю, как мне давали пятифунтовые банкноты. Я помню то время, когда не брала других денег, кроме бумажных, только банкноты. Ах, падшие женщины видят необыкновенные перемены, замечательные взлеты и падения, доложу я вам. Сегодня мы с Лиззи, ну, с девушкой, за которой я присматриваю, вышли в девять часов. Сейчас двенадцать, да? Ну, как по-вашему, что мы сделали? Мы уже привели трех мужчин, и Лиззи, ловкая маленькая чертовка, получила от них два фунта пять шиллингов для себя, что совсем не плохо. Когда мы вернемся, мне тоже что-нибудь дадут. Нам не всегда так везет. Бывают ночи, когда мы все ходим и не можем подцепить ни души. Лиззи слишком много красится для приличных молодых людей, у которых полно денег. Они не наша добыча. Мы больше охотимся на торговцев, посыльных, коммивояжеров и им подобных; они чуть скуповаты. И хотя мы не должны об этом говорить, время от времени подцепляем «белого воротничка» по дороге из Эксетер-холла. Студенты-медики иногда очень добры к Лиззи, а у адвокатской братии мы не в чести. О, я сразу понимаю, что собой представляет мужчина, как только он открывает рот. Одежда тоже имеет большое значение, она говорит о том, какое положение он занимает в жизни. «Медики» не многого стоят, они молодые проказники, у них никогда не бывает много денег, и они обожают кувыркаться с «куколками». Но уж если говорить об этом, то тут сильны юристы. В этих номерах в «Иннз-ов-Корт» многие девушки лишились девственности. А как они удобны для жульничества, вы себе не представляете! В Лондоне нет ни одной порядочной женщины, которая пошла бы с мужчиной в Темпл. Вы идете к Кейт и выходите оттуда с женщиной, сажаете ее в кэб и говорите, что везете ее в одну из гостиниц Темплз — а это приличные места по сравнению с другими гостиницами, которые и не относятся, собственно, к «Иннз-ов-Корт», за исключением «Грейз Инн» и «Линкольнз Инн» — и она тут же идет на попятный. Я имею в виду «Бернардз Инн», «Тэвиз Инн», «Нью Инн», «Клементс Инн» и им подобные. Я этим делом занимаюсь уже лет шесть или семь и, думаю, так и умру. А мне и все равно. Эта работа меня устраивает. Я больше ни на что не гожусь».

В обмен на ее рассказ я дал ей немного денег и пожелал доброй ночи. То, что она рассказала о женщинах, которые когда-то были теми, кого называют «щеголихи», и которые опустились до такого уровня, о котором я веду речь, — все это абсолютная правда. Большинство из них в свое время пользовались известностью, ими восхищались, но всему свое время. У них было время, но они не позаботились о своем будущем, пока солнце им светило. Почти все служанки и проститутки в борделях когда-то занимали высокое положение и потеряли его, упав в трясину деградации и отчаяния.

Как я уже говорил, в настоящее время мало найдется проституток, которые пристают к мужчинам на улице, и, следовательно, очень мало надсмотрщиц, положение которых не приносит им чего-то выдающегося или особенного, за исключением того, что они подтверждают успехи проститутки, — и конец у многих один.

Содержатели домов свиданий

Тех, кто зарабатывает себе на жизнь содержанием домов свиданий, разумеется, следует отнести к категории людей, зависящих от проституток, без клиентов которых они потеряют свой единственный источник средств к существованию.

Говоря о содержателях публичных домов,