Тверской баскак. Том Шестой - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

нашел ничего лучшего, как жениться на ее родной сестре, и то, что она уже замужем за Нальшанским князем Довмонтом, его не остановило. Отобрав жену у одного из своих верных вассалов, он не угомонился, а прилюдно оскорбил еще и своего племянника Тройната, обвинив его чуть ли не в измене.

Тогда, иронично усмехнувшись, я лишь подивился умению короля Литвы заводить себе «друзей», а вот когда началась замятня с Мозырем, я, конечно же, вспомнил оба этих случая. Как вспомнил и то, что я знал из своего университетского прошлого — убийство Миндовга его обиженными родственниками произойдет пятого августа 1263 года.

Ныне уже на пути к Мозырю пришло еще одно донесение из Литвы. В нем говорилось, что Миндовг с малой дружиной и малолетними детьми направляется в Новогрудок и будет там к началу августа. Сопоставив все известные мне факты, я пришел тогда к однозначному выводу — трагедия произойдет именно там, в Новогрудке.

Поэтому сейчас, выждав театральную паузу, произношу так, будто мне доподлинно известны даже малейшие детали заговора.

— Миндовг с малой охраной прибудет в Новогрудок к началу августа, значит, вам надо поспешать. Две седмицы срок небольшой, а другого такого удобного случая, вряд ли, представится!

Тройнат первым справился с минутным замешательством.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Фрязин, но что бы там ты не мнил себе, это наше дело и тебе, чужаку, в него лезть не след!

— Так я и не лезу! — Демонстративно пожимаю плечами. — Зачем мне это⁈ Я просто прикидываю, как сторонний наблюдатель, что будет, если Миндовг вдруг узнает о готовящемся покушении. Он ведь не простит! Не такой он человек! И то, что он непременно докопается до того, кто является душой и мозгом этого заговора, думаю, вы и без меня знаете.

Мои литовские гости-противники молчат, и я издевательски продолжаю:

— Миндовг начнет собирать против вас войско, и вот тогда вам непременно потребуются все ваши воины, а тут опять незадача. Ведь сегодня на этом самом поле вы задумали угробить львиную долю своих дружин в споре за ненужный вам городишко! И ладно бы, действительно, было что-то стоящее, а то ведь и городом то не назовешь, так селище никчемное.

Мой тон задел Довмонта за живое, и он отрезал со свойственной ему прямотой.

— Говорили мне, что ты змей хитрый, а теперь я сам в этом убедился! Тока ты нас не проведешь и на испуг не возьмешь! Нету никакого заговора и быть не может, а все слова твои — полная лжа!

— Ладно! — Недоумевающе развожу руками. — Как скажете! Тогда и говорить не о чем!

Чуть приподнимаюсь, но тут же сажусь обратно, словно вдруг вспомнив.

— Значит правдивы слухи-то, а я все не верил! Не зря, знать, люди болтают, что князь Довмонт утерся, когда Миндовг жену у него забрал. Забрал как у смерда безродного! — На блеснувшую молнию в глазах Довмонта сокрушительно качаю головой. — Да кто ж в такое поверил бы⁈ Чтобы легендарный герой спустил подобное оскорбление! Да нет! Такое никому не прощается, даже королю!

Смотрю, как напрягся от еле сдерживаемого гнева Нальшанский князь и как впились в подлокотник его побелевшие пальцы. Понимаю, что играю с огнем, но игра стоит свеч! К тому же, даже не оглядываясь на Калиду, знаю, что тот также следит за «нашими друзьями» и готов к любому повороту событий. Его правая, открытая придирчивому взгляду, ладонь сдвинулась поближе к спрятанному в кобуре подмышкой кинжалу.

Довмонт таки совладал с гневом, а я уже обращаюсь к Тройнату:

— Сегодня у меня сплошное разочарование! Услышав о заговоре, я сказал своим людям: «Эти герои достойны уважения. Они не прощают обид даже королю!» А ведь обида тебе, Тройнат, нанесена, да не просто так, а прилюдно! Люди же видят, уж коли Миндовгу не терпелось, он мог объясниться с глазу на глаз, не вынося сор из палат, а он — нет! Он пожелал всем показать, кто он и кто ты, Тройнат! Он высмеял тебя перед всеми, назвал тебя глупцом, прямо обвинил в разгроме под Венденом.

Не выдержав, Тройнат в гневе вскочил с кресла, но перед ним тут же выросла мощная фигура Калиды. Я вижу, что у литовцев тоже припрятано оружие, но они его пока не достают, значит, еще не все кончено и продолжение разговора будет.

Рука Калиды уже рванулась к рукояти кинжала, но я опережаю этот порыв.

— Не будем ссориться, господа! Ведь впереди у нас бой! — Улыбнувшись, обвожу рукой будущее поле битвы. — Там вы сможете поквитаться за все, а пока я призываю вас отнестись к моим словам разумно. Разве все, что я сказал, неправда⁈ Разве я соврал хоть в одном слове⁈

Мой взгляд устремляется к лицам литовцев.

— Говорите! Ежели так, то я готов ответить кровью!

Оба литвина молчат и даже друг на друга не смотрят. Это хороший знак, и я перехожу к тому, ради чего собственно эти переговоры и затеяны.

— Хотите вы убить Миндовга или нет, не мое дело! По мне, так каждый достоин той участи, что отпускают ему боги! Очевидно, что Миндовг к старости слегка тронулся рассудком, и, к примеру, ты, Тройнат, на престоле литовском смотрелся бы куда выгодней. Это мое личное мнение! — Делаю паузу и обвожу своих слушателей многозначительным взглядом. — Но если вы к нему прислушаетесь, то обещаю, никаких препон вам чинить не буду, а наоборот, всеми силами поддержу тебя, Тройнат, ежели дело ваше обернется удачей.

Несмотря на многословие, это вполне конкретное предложение, и мои литовские оппоненты это понимают, о чем говорят их мрачно-задумчивые лица. Им есть из чего выбирать. Либо принять на себя гнев и месть Миндовга, а в том, что тот долго разбираться не станет и безоговорочно поверит любому доносу, они не сомневаются. Либо уступить мне Мозырь и получить в благодарность не только мое молчание, но и возможную помощь в дальнейшем. В том же, что она будет не лишней, у них тоже сомнений нет, ведь за смерть отца захочет поквитаться его старший сын Войшелк, с которым обязательно придется выяснять отношение на поле боя.

Все эти сомнения я читаю в глазах литовцев, храня на лице полную невозмутимость. Конечно, мне выгодней, если эти двое примут мое предложение. Тогда, кроме никчемного городка Мозырь, я получу свару за престол в Литве и, соответственно, долгосрочную возможность влиять на политику литовского двора.