Сквозь игольное ушко (сборник) - Ольга Литаврина

Действительно, почему нет у него самого и даже у Пехи с его не вылезающими из загранок родителями той внутренней устойчивости, которой отмечен Кривин с отцом всего-то – водилой на «Скорой», и матерью – диспетчером автоколонны? А два эти вопроса в свою очередь дали жизнь третьему, тому самому, поискам ответа на который и посвятил незадачливый Юркин свою богатую событиями жизнь.

Вплотную заняться его решением сразу после школы Женьке, правда, не удалось, хотя моральные, так сказать, основания были налицо. Детство и юность Женьки совпали с малоприятным моментом устройства матерью своей личной жизни, путем второй, хотя вряд ли намного более удачной, попытки этого самого устройства, так что и прошли они полностью с бабушкой Марьей Егоровной. Марья Егоровна, попросту и уютно прозванная за соединение в себе бабки и мамули Балей, создать Женьке прочный изначальный фундамент в жизни, как сделали родители Пехи, конечно, не могла. Да и вообще мало что могла обеспечить – пенсию имела весьма скромную, а образование – в объеме деревенской начальной – даже и скромным нельзя было назвать. Ничего, кроме неиссякаемой жизненной крепости и оптимизма, не сумела Баля ему передать. Но как раз это и оказалось из числа тех самых вещей, что не приобретаются ни желанием, ни деньгами. И все же для начала эти качества помогли Женьке только дотянуть до конца пять заочных курсов областного педа и попытаться честно применить силы на законном школьном поприще.

И как раз тут-то всесильная судьба в лице как будто весьма далеких от незаметной Женькиной жизни Михаила Сергеевича и Бориса Николаевича и поставила его вплотную перед тем самым вопросом, который упорно приберегали «на сладкое». И если этот вопрос хоть однажды – после ли очередного нудного дня в конторе, когда опять не оказалось налички на зарплату, или очередного телесериала, где в ухоженном особняке плакали крокодиловыми слезами богатые, то есть, если хоть однажды этот безжалостный вопрос не посетил тебя, читатель, в твоей, следовательно, безмятежной и завидной жизни, отложи эти страницы: они не представят для тебя интереса. Рассказ наш обращен к другой части читающей публики – именно к той, для которой этот вопрос постепенно становится неотвязным кошмаром, с коим встаешь и ложишься и избавиться от которого так же трудно, как от малоэстетичного зрелища мусорных контейнеров справа от окон. Вопрос № 3, заданный себе Женькой Юркиным в тот день, когда месячной учительской зарплаты не хватило, чтобы накрыть стол прилетевшему с Камчатки Сане, Сане Кривину, звучал так: «Как делать деньги?»

Итак, в тот самый день, когда неотвратимый вопрос о деньгах вплотную встал перед Юркиным, он понял: из школы нужно бежать. Именно бежать, так как перспектива спокойно дожить до нудной одутловатой старости Зографа к ней, к школе, с зарплатой, достаточной для покупки пяти батонов колбасы или десяти пар тончайших женских колготок в подарок любимой, давно не относился. Вопрос «Куда бежать?» или, как любила говаривать благополучно здравствующая Женькина Баля, «Куды бечь?» – вопрос этот стоял перед Юркиным в течение недели. Вкалывать на государство решительно не хотелось. Навыков, необходимых для денежной починки машин или строительства и ремонта дач, Женька не имел, к тому же быстро сообразил, что здесь и учиться не стоит, пока не наладишь канал сырьевых поставок. Идти в фирму наемным «гардом» было вроде бы поздновато, да и физическим данным Женьки не совсем соответствовало. Курсы менеджмента? Отвалить солидную сумму, а как устроишься потом, не имея нужных контрактов? В пятницу Юркин довольно решительно остановился на мысли о конфликте с законом, и за два дня связанные с этим раздумья чуть не подорвали его (спасибо Бале!) не худшего, в общем, здоровья.

Но в понедельник! В понедельник Юркин снова воспрянул духом, позволил себе пачку сигарет за четвертной и телеграммой известил недоумевающего Кривина на Камчатке о кардинальном пересмотре своих материальных возможностей…

Дело в том, что именно в понедельник Юркин отыскал то решение, которое, как нарочно, пряталось где-то в закоулках памяти с самого окончания школы. В тот же день он буквально перерыл оставшуюся от деда библиотеку, пока не набрел на записи, касающиеся своей родословной, – материал этот дед собирал по крупицам и очень серьезно, а Женька (совершенно незаслуженно) долго не принимал во внимание. А в родословной Юркиных, что, к счастью, и помнил Женька, хранились бумаги, устанавливавшие родство со сгинувшим в лагерях профессором Рубакиным, а главное – еще более ценные бумаги, касательно работ профессора, чем-то весьма интересовавшие деда.

К концу следующей недели, в течение коей Юркин свел практически к минимуму все потребности, не затрагивавшие основного – работы над бумагами деда, мосты, ведшие из мира тех, кто более или менее спокойно проводит жизнь в ожидании более или менее емких и гарантированных подачек от государства, в мир, управляемый жестокими и пока непредсказуемыми законами совкового рынка, были сожжены.

Правда, Юркин еще с год прокантовался в надоевшей школе, опаздывая и дремля от усталости на уроках, но жизнь уже тогда переменилась совершенно. Началась та самая бурная ее фаза, когда поиски ответа на вопрос вопросов о деньгах прервали не только относительно упорядоченное течение Женькиной жизни, но едва не прервали и ее саму. Итак, к сроку у Женьки была полностью подготовлена работа, которую он и решил запустить в дело. Так как судьба его еще не вынесла ему окончательный приговор и упомянутая работа, возможно, еще всплывет на интеллектуальном рынке, раскрывать суть ее мы не будем, а отметим лишь, что по содержанию и практической применимости исследование Юркина, в основу которого и лег метод профессора Рубакина, во многом оказалось сродни системе небезызвестного во всем мире Дейла Карнеги, что позволит более или менее отесанному читателю легко вообразить и ее «рыночную стоимость». Любому бизнесмену, однако, известно, что прежде чем получить нечто, нужно обязательно нечто и вложить. Вот с начальным-то вложением дела у Женьки с его учительской зарплатой и полным отсутствием навыка купли-продажи обстояли до того худо, что спас его только подвернувшийся Пеха и рекомендованный им «деловой мэн». Первая встреча состоялась у Женьки дома. Где-то в первом часу ночи раздался звонок в дверь, и с площадки в квартиру шагнула внутрь довольно непрезентабельная, щуплая и низкорослая личность в черном плаще и модной черной шляпе. Говорили в прихожей, так как в единственной комнате спала Баля, а за закрытой дверью кухни бесновались чрезмерно дружелюбные звери (одиночество Женьки, кроме Бали, скрашивали кот Фиш и пес Буль, самых недоходных пород). Сняв шляпу, деловой открыл узенькое личико, снабженное очками и бородкой, после чего представился Володей. На оставленной солидной визитке Володя значился директором некоего коммерческого издательства, чем совершенно расположил к себе неопытного Юркина (наконец-то к нему пришел человек деловой и интеллигентный, с таким и работать приятно). А уж когда Володя назвал сумму, которую готов вложить в их отныне общее дело, Женька и вовсе проникся к партнеру полным доверием.

Коммерческую и юридическую сторону дела Володя сразу и бесповоротно взял на себя. Уже назавтра Юркин был представлен в том самом издательстве, где ему отныне предстояло заколачивать бабки. Располагалось оно в обширной по-старинному квартире определенного под слом арбатского особняка, и поразило Женьку какой-то совершенно не присущей казенным издательским кабинетам атмосферой уюта и некоторой даже интимности. Комнаты были обставлены – за исключением Большой, официальной, – с комфортом и вкусом. Неполированного темного дерева стенка с непременной хрустальной посудой. Кресла и журнальный столик. Импортный торшер в углу. В отремонтированной кухне – гарнитур и холодильник общей стоимостью в непредставимую для Женьки сумму сто тысяч – словом все, что нужно для солидного безбедного существования. Как раз здесь-то и существовали, уйдя от обременительных семей, директор издательства Володя и чуть грубоватая, но яркая и энергичная главный бухгалтер Нина. И опять же здесь, в расслабляющей домашней обстановке, за кофе с коньяком, Юркин и подписал многие бумаги и передал из рук в руки по бедности даже не перепечатанный авторский экземпляр своих разработок. А там, что называется, пошла писать губерния… Как и все коммерсанты, Володя оказался человеком крайне занятым. Сил его едва хватало на то, чтобы указать Юркину очередную инстанцию, которую следовало пробивать и обрабатывать. То это оказывалась типография, тянувшая с изданием, то гарантийное письмо, под которым кто-то нужный должен был поставить и никак не ставил свою подпись. И приходилось мотаться, обзванивать, ловить труднодоступного Володю для дальнейших инструкций, да тут еще в школе заинтересовались, чем это так занят зазнавшийся Юркин, что ему ни на собрание подойти, ни продуктовые заказы потаскать некогда? А не за длинным ли случайно рублем где-то там погнался?!