Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана

– Если бы вы только знали, как горько мне слышать это, – проговорила она, изо всех сил стараясь не расплакаться, от напряжения ее голос прозвучал непривычно хрипло.

Ну что она могла сказать этому несчастному молодому человеку, чтобы облегчить его боль? Может быть, добрые слова о его отце? Нет, это будет вовсе некстати. И она решила просто покаяться.

– За свою жизнь я совершила много ошибок, – теребя жемчужное ожерелье, снова заговорила Вера. – Поступала опрометчиво и, несомненно, ранила других. Я надеюсь, что когда-нибудь вы меня все-таки простите.

Она встала из-за стола.

– Мои самые искренние соболезнования, – устало добавила Вера.

Йозеф Рихтер отвел взгляд – ему, видимо, и самому вдруг захотелось, чтобы она поскорее ушла.

Вера извинилась перед остальными соседями за столом и, пытаясь держаться как можно прямее, зашагала к выходу. Несмотря на многочисленные проделки и эскапады, ее никогда в жизни не оскорбляли публично, и она решила, что и сейчас будет держаться с достоинством. Соседи по столу провожали Веру молчаливыми взглядами, от которых веяло жаром, а пока она шла по комнате, в ее сторону отовсюду летели еще и другие, вопросительные, взгляды.

Ничего, все обойдется, вежливо улыбаясь любопытствующим пассажирам, думала Вера. Им и в голову не придет, что эта увядающая старушка способна устроить скандал. Все произошло настолько быстро – даже не успели подать первое блюдо, – что все наверняка подумают, будто эта бедняжка отправилась за забытой в каюте вставной челюстью, или за слуховым аппаратом, или еще за каким-нибудь старческим приспособлением. Едва сдерживая рыдания, Вера вышла в коридор.

Опершись о палку, с полными слез глазами, она медленно зашагала к своей каюте. Ей вдруг вспомнились долгие беседы с Ласло, вспомнилось, в какой ужас она пришла, когда он рассказал ей, что его отец за малейшие проступки бил его кнутом, как она огорчилась, когда он в тот последний день поведал о своем супружестве, к которому родные Ласло склонили его, исключительно потакая своему тщеславию. И хотя Ласло был несчастен задолго до того, как он встретил Веру, в его самоубийстве, очевидно, следовало винить именно ее. Она была виновата в том, что с ней он познал истинную радость.

Проходя мимо пассажа, ведущего к каютам первого класса, она краем глаза заметила танцующую на палубе молодую пару. Рост этих двоих был настолько различен, что они напоминали ей картинку из детской книжки – забавное изображение «большого» и «маленького». Вальсирующая пара приблизилась к Вере, и она узнала танцующую девушку. Это была та самая работница, которая напомнила ей подпорченное яйцо. Их глаза на мгновение встретились, и, несмотря на снедавшую Веру печаль, она не удержалась от улыбки. Девушка казалась такой счастливой.

– Молодые влюбленные, – вздохнула Вера, и ее пробрала дрожь.

Интересно, влюбленность хоть когда-нибудь приводит к добру? Ей вдруг захотелось предупредить девушку, защитить ее, вырвать из когтей мужчины. Но, покачав головой, она прошла мимо. Ну какой она может дать совет?

Добравшись до своей каюты, Вера – от ходьбы по коридорам, от голода, но больше всего от стараний держаться с достоинством, – почувствовала себя изможденной. Уронив палку на пол, она опустилась на постель и зарылась лицом в ладони. Она все еще пыталась разобраться в свалившейся на нее новости. Все эти годы Вера считала, что Ласло перестал ей писать, потому что наконец смирился с тем, что им не суждено быть вместе. Теперь же стало ясно: он с этой мыслью так никогда и не смирился.

Через несколько минут в дверь тихонько постучала Амандина.

– Вы вернулись? – встревоженно спросила она. – Вам нездоровится?

– Не знаю, – честно ответила Вера.

– Хотите, я расчешу вам волосы? – Сталкиваясь с непонятным, Амандина обычно предлагала практические решения. – Помочь вам переодеться ко сну?

– Идите ложитесь, Амандина. Обо мне не беспокойтесь.

Амандина, не говоря ни слова, повесила на место Верину накидку и налила ей стакан воды. Перед тем как уйти к себе, служанка прихватила со столика корабельную газету. Она успела заметить фигуру мисс Веры на фотографии, где та, худая, в белесом одеянии, походила на скелет. Уж чего-чего, а этого снимка ее хозяйке сейчас видеть вовсе не нужно.

Оставшись одна, Вера обвела взглядом комнату: может ли хоть что-то здесь поднять ей настроение? Она бросила взгляд на лежавшие на столике дневники, но ей не хотелось их открывать. Только не сегодня. Ей стыдно было записей, в которых она в подробностях рассказывала о своих победах, о своих тринадцати (невезучих!) любовниках. И вдруг ей на глаза попался стоявший на письменном столе телефон. Когда Вера его впервые обнаружила в каюте, она сочла его присутствие на корабле просто нелепым. Теперь же оно показалось ей чудом.

Она встала с постели, взяла в руки аппарат и через несколько минут уже диктовала номер телефонистке. Один за другим зазвучали трескучие гудки, и Вера готова была положить трубку, как вдруг в ней кто-то откликнулся.

– Алло, – послышался далекий голос.

– Чарлз! – вскричала Вера.

От облегчения и радости, что она слышит его голос, у нее перехватило дыхание.

– Вера? – изумленно спросил он. – Где ты? Разве ты не на борту «Парижа»?

– Ты не поверишь, но у меня в каюте телефон! – ответила она.

– Что только не творится на этом свете! – Несмотря на плохую связь, слышно было, как Чарлз произнес эти слова с улыбкой. – Ну так как проходит твое путешествие?

– Черт знает как, Чарлз! – стараясь не расплакаться, ответила Вера. – Как в аду!

– Похоже, какой-то славный морячок успел преподать тебе уроки красноречия, – откликнулся Чарлз.

– Мне не до шуток! – оборвала его Вера.

Наступила пауза, помехи на линии стали громче.

– Это не связано… с твоим… состоянием? – наконец снова заговорил Чарлз.

– Нет, дело не в моем здоровье. С этим я бы справилась. Боюсь, речь идет о моей совести, – едва слышно проговорила Вера.

– Самое время! – рассмеялся Чарлз, явно почувствовав облегчение, что им не придется говорить о ее болезни.

– Чарлз, перестань, пожалуйста, шутить. – Чтобы перекрыть помехи, ей пришлось повысить голос. – Слушай, ты помнишь, как лет двадцать назад в Бад-Рагац я познакомилась с одним венгром? С тем, который мне без конца посылал письма?

– Помню, – неожиданно серьезным тоном ответил Чарлз. – Ты не открыла ни единого письма. Черкнешь, бывало, «верните, пожалуйста» и отдаешь почтальону. Я тогда подумал, что ты страдаешь поразительным отсутствием любопытства.

– Так вот из-за несчастного стечения обстоятельств, сегодня вечером его сын оказался моим соседом по столу.

Чарлз что-то сказал в ответ, но Вера его не расслышала.

– Дорогой, говори, пожалуйста, громче. Мне из-за помех ничего не слышно, – сказала Вера, но из трубки не доносилось ни звука.

Поразмыслив минуту-другую, не набрать ли его номер еще раз, она в конце концов повесила трубку. Сбросив туфли, Вера снова легла на кровать. Ей так не хватало Чарлза! Ни разу в жизни со времен своего детства она не чувствовала себя такой одинокой. Вера плакала, и болезненные рыдания обжигали ей горло. Она оплакивала Ласло. И не только Ласло. Но и саму себя.

Дрожа от холода, Жюли сидела на металлической скамейке и с беспокойством наблюдала, как Николай танцует с Симоной. Во время их последнего вальса он сказал, что ему жаль Симону, ведь ей только и остается, что смотреть, как они танцуют. И, конечно, Жюли сочла бы Николая галантным и внимательным, если бы они с Симоной так не веселились: с той минуты, как заиграла музыка, они смеялись и болтали, словно старые приятели. Симона наверняка нашла, о чем с ним поговорить, и, несомненно, заведет речь о моторах и о морской болезни. Как у нее так ловко все получается? Танцуя с мужчиной, она выглядит совершенно естественно. По сравнению с ней Жюли скованная, нервная и скучная.

Когда музыка наконец стихла, Николай и Симона с довольными улыбками подошли к скамейке.