Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана

– С удовольствием, – польщенная тем, что доктора заинтересовало высказанное ею замечание, отозвалась Констанция.

– И чем раньше вы придете, тем лучше, потому что позже от пациентов не будет отбоя – они то и дело придумывают самые изощренные способы себе навредить.

Констанция рассмеялась и, пожав ему руку, вошла к себе в каюту.

– Спокойной ночи, – обернувшись и бросив доктору прощальный взгляд, сказала она. – Bonne nuit!

Пройдя в комнату, она подошла к корзинке с фруктами, но, перебрав их один за другим, вдруг поняла, что есть ей больше не хочется. Раздеваясь, Констанция мысленно перечисляла события минувшего вечера. Тихонько посмеиваясь, она пыталась вспомнить, что именно она сказала о женщинах и принятии решений. «Женщинам вовсе не нужно, чтобы отцы и мужья указывали им, что дозволено, а что нет», – заявила она. Если бы при этом присутствовал Джордж, он, наверное, удивился бы не меньше мистера Томаса.

Доставая из сундука халат, Констанция задумалась, что же ей надеть завтра к капитанскому столу. Сиреневое атласное или розовое шелковое… ни одно из них не было особенно элегантным. О столовой первого класса говорили, что она великолепна, а подаваемые там блюда намного вкуснее, чем во втором классе. Чудесно, что Серж решил пригласить ее туда на ужин!

Как же она рада, что в этом путешествии завела знакомство с человеком, который не только хорош собой и почтителен, но и разделяет ее интересы! Констанция вспомнила его милый акцент, изящные манеры, его улыбку, и они почему-то напомнили ей Найджела – ее первую любовь. Она испустила глубокий вздох – вздох сожаления и разочарования. Ей уже почти тридцать, она жена и мать, и времена романтических увлечений давным-давно миновали.

Констанция бросила долгий взгляд на фотографию дочерей и легла в постель. А потом взяла в руки детективный роман и, прочитав страницу-другую, спросила себя: понравится эта книга Сержу или нет?

– Жюли! – позвала ее из кухни Симона. Работницы одна за другой выходили из столовой.

Долгий рабочий день в третьем классе закончился, и женщины возвращались в отведенные им комнаты.

– Эй, Жюли! – догнав приятельницу, слегка задыхаясь, окликнула ее Симона. – Я только что поговорила с Роджером, помощником шеф-повара, и он сказал мне, что Паскаль и остальные повара сегодня вечером будут играть в карты.

Симона понизила голос и от возбуждения чуть ли не подпрыгнула.

– И знаешь, что еще он мне сказал? Старушка Трембле всегда играет вместе с ними! – Симона озорно улыбнулась. – Так что мы запросто можем пойти на верхнюю палубу. Ну что?

– Ну-у-у… – протянула начала Жюли, обдумывая, что же ей сказать.

Симона так радостно улыбалась, что казалось, вот-вот лопнет от восторга. Жюли, вздохнув, кивнула. Похоже, выбора у нее нет: придется взять Симону на свидание с Николаем.

– Раз ты уверена, что мадам Трембле будет в это время занята, наверно, мы можем пойти.

– Здорово! – воскликнула Симона. – Пошли собираться!

Вернувшись в спальню, девушки решили остаться в рабочей форме: если вдруг кто-то их остановит, они скажут, что их послали с поручением. Но шапочки они все-таки сняли; распустив по плечам волосы, они их тщательно расчесали («Жюли, я бы за такие волосы отдала все на свете!»). А затем Симона вынула из шкафчика макияжный набор.

– Моя сестра Маргарита отдала мне свою старую косметику, – объяснила она.

Симона вынула из набора компактную пудру, румяна и розовую помаду. Глядя в крохотное зеркальце пудреницы, она принялась старательно пудриться. Припудрив лоб, щеки и нос, она взялась за румяна и помаду.

– Ну, как я выгляжу? – спросила она.

– Отлично, – улыбнулась в ответ Жюли.

Однако макияж только разукрасил Симоне лицо, и не более.

– А теперь ты! – с видом знатока обратилась она к Жюли. – При твоей бледности тебе явно нужны румяна. Возьми вот эти – «свежий персик».

Наморщив брови, Симона румянила щеки Жюли. А потом выбрала помаду, но, заметив родинку над губой, приостановилась.

– Э-э… Мне кажется, губы у тебя и так хороши, – дипломатично заметила Симона.

– Все это глупости, – слегка коснувшись родинки, проговорила Жюли. – На палубе в лунном свете сложно различить цвета. Все кажется серым.

Снова посмотревшись в маленькое зеркальце пудреницы, Симона нанесла себе на щеки еще один слой румян.

– Это еще неизвестно! – возразила она.

Жюли мельком оглядела спальню. Две-три женщины надевали ночные рубашки и покрывали волосы сеточками, другие, лежа на постели, тихо болтали. А прачка Луиза, чья кровать стояла в соседнем ряду, пролистывала корабельную газету.

– Эй, девушка! – окликнула она Жюли. – В газете твоя фотография!

Жюли еще не успела взять в руки газету, как Симона уже склонилась над ней и завопила:

– Жюли, посмотри! Это и правда ты!

Жюли взяла газету и неохотно взглянула на фотографию. Она очень редко снималась, и ни одна из ее фотографий ей не нравилась. Когда ей было двенадцать, родители повели ее в фотостудию, и фотограф стал настаивать, чтобы она снялась в профиль. На фотографии Жюли вышла лучше некуда: изящная бровь, прямой нос, собранные в пучок волосы – но это была не она. Без родинки ее лицо казалось совершенно чужим. На этом же снимке ее родинка не только была отлично видна (и казалась почти черной!), но сама она почему-то выглядела сердитой. А что это у нее на руке? Серпантин, со вздохом признала она. Что ни говори, а на снимке была самая настоящая Жюли.

Она перевела взгляд на других женщин на фотографии: одна с серьезным выражением лица и в большой шляпе, а другая – как призрак, белесая и худая как щепка. Она пригляделась внимательнее и, к своему удивлению, обнаружила, что это были именно те две женщины, которых она видела накануне в приемной у доктора. Болезненного вида старушка в перстнях, с собакой и служанкой, и женщина, которая ждала доктора, – красивая застенчивая дама.

– Посмотри, – передавая газету Симоне, сказала Жюли, – я узнаю этих двух дам – вчера мы все трое оказались в приемной врача в одно и то же время. Да, странно – выходит, за несколько часов до этого мы все три шагали рядом по пирсу!

– Точно, – язвительно согласилась Симона. – Вы три… и тысяч пять других людей! Да брось ты! Нам пора!

Симона повернулась к прачке, чтобы вернуть ей газету, но та уже увлеченно красила себе ногти.

– Оставь ее себе, детка, – сказала прачка.

Жюли снова бросила взгляд на запечатленных на снимке женщин: интересно, как проходит у них это путешествие – в роскошных каютах на верхних палубах? Жюли аккуратно вырвала из газеты фотографию и вложила ее в книгу Жюля Верна вместе с остальными памятными вещами. Они с Симоной – выбросив по дороге остатки газеты, – незаметно вышли из комнаты и принялись подниматься по лестнице. На последних ступенях они наконец вдохнули прохладный воздух и увидели клочок вечернего неба; и тогда, несмотря на крутой подъем, Жюли задышала ровно и легко.

Жюли и Симона уже собирались выйти на палубу, как вдруг услышали над собой чьи-то голоса. Мужчина что-то невнятно бормотал, а женщина в ответ заливалась смехом. Пьяная парочка, хихикая и без конца падая на перила, кружила по палубе, и девушки различили отрывки английской речи.

– Американцы, – хмыкнув, прошептала Симона.

Они решили подождать, пока парочка удалится. Жюли, вздохнув, погрузилась в воспоминания: когда же в последний раз она танцевала, или что-то праздновала, или вообще от души смеялась? Может, на Национальном празднике в 1914 году? В какой-то другой жизни, где и она была совсем другой. Возможно, сегодня вечером она снова станет той самой прежней Жюли?

– Думаю, эти двое все-таки не Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд! – когда пьяная парочка удалилась, сказала Симона.

Они вышли на палубу и огляделись. Повсюду в укромных местах устроились парочки: между спасательными шлюпками, у перил, на угловых скамейках, возле составленных в кучу шезлонгов.