Она уехала в Англию - Ирина Бэйли

иногда отношения театрализованы и многое, что на самом деле не существует в реальности, выставляется напоказ, как настоящее. Это разграничение все равно работало.

Вот и сейчас Лиза находилась в самой сердцевине брака Лии и Артура, ей нравились их отношения, и она чувствовала, что после проживания с этой семейной парой она уже никогда не будет прежней. И ее отношение к браку тоже. Изменения в ней уже начали происходить в России – теперь она лишь искала подтверждения своим догадкам на счет собственного понимания «они жили долго и счастливо». За несколько дней в Англии картина прояснялась.

И краски на ней были восхитительны.

Лиза вернулась из своих размышлений в зал. Священник все еще наставлял молодоженов.

«Джеймс и Виктория, сейчас я приглашаю вас взяться за руки и произнести свои клятвы в присутствии Бога и гостей».

Молодожены повернулись друг к другу лицом. Прослезившийся, сияющий счастьем Джеймс громко выдохнул перед тем, как произнести свою клятву, и посмотрел на свою невесту, держа ее за руки.

«Я, Джеймс, беру тебя, Виктория, в законные жены, чтобы всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии. Я буду любить тебя и уважать до конца моей жизни».

Джеймс отпустил руку Виктории, и теперь настала ее очередь произнести слова, что рвались наружу из ее любящего сердца.

«Я, Виктория, беру тебя, Джеймс, в законные мужья, чтобы всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии. Я буду любить тебя и уважать до конца моей жизни».

По едва заметным вздрагиваниям ее хрупкого тела можно было понять, что Виктория заплакала.

«Пусть эти кольца будут благословлены как символ вашего союза. Каждый раз, как любой из вас посмотрит на эти кольца, пусть они напоминают вам не только об этом моменте, но и об обетах, которые вы сделали, и силе вашей верности друг другу», – обратился к молодоженам священник.

Виктория взяла руки Джеймса и поцеловала их. Она плакала от счастья.

Джеймс дрожащими руками аккуратно взял изящную руку своей жены и, смотря в ее полные слез глаза, надел кольцо.

«С этим кольцом я закрепляю наш брак», – надрывным, полным слез голосом, произнесла невеста.

И не менее дрожащими руками надела кольцо на большую, крепкую руку своего мужа.

Лиза подумала о том, как часто она смотрела в трудные времена на свое обручальное кольцо, которое она даже не привезла с собой в Англию. Никогда, пронеслось у нее в голове.

Что оно значило для нее? Она никогда об этом не размышляла. Пожалуй, ничего, кроме названия «обручальное кольцо», толстое и желтое, которое она выбрала сама, неизвестно на чем основываясь, и которое говорило окружающим о ее статусе замужней женщины.

Если бы она выбирала кольцо для свадьбы с Тео, она остановилась бы на тоненьком, изящном варианте из белого золота, покрытом по всему периметру маленькими камушками.

В зале послышалось: «Теперь идите и живите в мире и в любви, разделяя самые драгоценные дары, которые у вас есть, которые теперь объединились. И пусть ваши дни будут долгими на этой земле. Теперь я провозглашаю вас мужем и женой. Вы можете поцеловать невесту», – немного поклонившись жениху, словно дав разрешение на поцелуй, закончил свою речь старичок.

Растроганные гости не сдерживали своих эмоций, они жужжали от радости и умилялись происходящему, как пчелы в улье.

Глаза Лизы тоже были наполнены слезами. Молодожены направились к выходу под аплодисменты и возгласы гостей.

Глава 17

Тео стоял возле огромного окна, откровенно обнажающего Лондон. Он наблюдал, как серебристыми отблесками в высоких перламутрово-голубых зданиях отражаются утренние лучи солнца. На горизонте он увидел красные пятна на кранах, тщательно и не спеша возводящих новые постройки.

Ему нравилось приходить на работу по субботам, но сегодня особый случай привел его в офис.

Он подумал, что время, проведенное с Лизой, придало ему сил и позволило по-новому взглянуть на свою жизнь. Он стоял в кабинете отца, ожидая, пока тот обратит на него внимание.

Генри Экстон величественно сидел в своем кресле, одетый в безупречного кроя темно-серый деловой костюм, и внимательно изучал какую-ту бумагу. Его очки съехали на край носа, он поправил их, не отвлекаясь от чтения, не изменив при этом сосредоточенного выражения лица. Спустя несколько минут он все же поднял свой взгляд на сына и встал из-за своего стола.

– Присаживайся, Теодор, – пригласил он, указывая рукой на ближний к нему стул.

Тео послушно выполнил распоряжение отца. Он сел рядом с ним, положив руки на стол. Поймав на себе вопросительный взгляд отца, он замешкался.

– Ты хотел о чем-то поговорить со мной, Теодор? Я, как ты видишь, отложил важные дела ради этого. Выкладывай, что там у тебя.

Он снова поправил очки и в ожидании ответа вальяжно откинулся на спинку кресла. Лицо Генри выглядело моложавым. Глубокие морщины не старили его, но наоборот, усиливали мужественность и основательность выразительного лица. Его темные, волнистые волосы интеллигентно поседели, словно для того, чтобы он выглядел еще благороднее и естественнее. Старшего Экстона можно было бы назвать привлекательным, но что-то в его внешности отталкивало и настораживало, какая-то холодность и отчужденность, вера в свою непогрешимость сквозили из-под маски благородства.

Движения Генри были энергичными и непринужденными, подбородок приподнятым, взгляд сосредоточенным и оценивающим, слова сжатыми и деловыми. Он был таким всегда и везде, совершенно не разграничивая жизнь на рабочую и личную.

Глядя на Тео, он казался безразличным и неестественно вырванным из своего привычного рабочего процесса.

– Я хотел поговорить с тобой о галерее, – начал было Тео, но отец его прервал.

– Опять ты за старое, – отрезал он. – Не хочу ничего слушать ни о каких галереях. У тебя мало рабочих заданий? Хорошо, сейчас мы это быстренько исправим.

– Но, отец, ты же знаешь, как это важно для мамы, и как было бы здорово…

– Да что ты знаешь о том, что важно для твоей матери? Она сама понятия не имеет об этом. Для нее важна семья, прекрати лезть, куда тебе не следует, и подсовывать ей нелепые идеи. Иди лучше работай. Видишь ли, он тут надумал…

Генри сделал вид, что аудиенция подошла к концу и он намерен продолжить заниматься неотложными делами. Тео почувствовал, как старые, заскорузлые болячки на его уверенности в себе только что были безжалостно содраны отцом. Но в этот раз он решил обливаться кровью, но завершить то, для чего пришел.

Он встал и снова подошел к окну, взглянув на посеревшее