Наша улица (сборник) - З Вендров

он говорил по-английски и тут же переводил на еврейский.

Прислушавшись к моему английскому, он удивился:

- Как хорошо у тебя получается "ти-эйч", совсем как у настоящего американца! - заметил он с завистью. - Мне это "ти-эйч" никак не дается.

Он был занят своим английским произношением в такой же степени, как в свое время - русским. По-английски он говорил, соблюдая все правила грамматики. Но в разговоре его отчетливо слышалась еврейская напевность, а злополучное "ти-эйч" так и не получалось.

И все же ничто не могло заставить его говорить поеврейски.

- Если будешь говорить на "жаргоне", никогда не научишься говорить по-английски.

Он никак не мог понять, почему я говорю по-еврейски.

- Ведь ты как будто интеллигентный человек и хорошо знаешь английский язык - и грамматику, и произношение, - а говоришь на "жаргоне"! Зачем тебе это нужно? Ты должен помнить: здесь Америка... Говори поанглийски!..

1941

ПО ДОРОГЕ В СТРАНУ ЧУДЕС

1

В том, что мое имя не стоит в одном ряду с именами Стенли, Левингстона, Вамбери, Пржевальского, МиклухиМаклая и других всемирно известных путешественников, открывателей неведомых материков и племен, виноват Кирилл Зубила, один из шестидесяти тысяч русских урядников, которые под господством обер-урядника Николая Романова топтали русскую землю.

Если бы не этот проклятый урядник с густыми рыжими усами, вы бы теперь вместо рассказа о несостоявшемся путешествии вокруг света читали бы, возможно, волнующее описание моих странствий в далеких краях, повесть об удивительных приключениях и великих открытиях.

Во мне сильно бунтовали мои тринадцать лет - бунтовали против отца, против ребе, против учителей и наставников, против всех, кто старался сделать из меня человека.

Я же хотел быть путешественником, открывателем новых земель или вождем индейского племени, освободителем негров, ковбоем вмиссурийских прериях,золотоискателем в Аляске, морским пиратом, плантатором в Индии; мне хотелось летать на воздушном шаре и охотиться в горах Аризоны, - да мало ли что еще можно сотворить, сбросив с себя тяжелое иго добропорядочности и благочестия!

Я чаще и чаще начал подумывать о том, чтобы удрать из дома и совершить кругосветное путешествие.

Но куда бежать? К какой части света мне прежде всего направить свои шаги? Это не так-то легко было решить.

Мой любимый друг, бравый капитан Майн Рид, мужественный человек, прошедший сквозь огонь и воду, советовал мне раньше всего пуститься в Северную Америку, к Красной реке или к Скалистым горам. Ну, и остров Борнео, конечно, тоже небезынтересен для молодых путешественников.

Мой второй друг, хотя и не такой близкий, как Майн Рид, - Фенимор Купер, мне нашептывал: "Если ты хочешь кое-что увидеть и научиться чему-нибудь стоящему, отправляйся в Мексику к краснокожим или в резервации для индейцев между рекой Миссисипи и Скалистыми горами, иди по стопам честного, героического Бумпо, познакомься с Кожаным чулком, с охотниками-индейцами Чингачгуком и Ункасом, учись у них смелости, стойкости и верности".

А с титула моей любимой книги "Приключения капитана Гаттераса" смотрел на меня мой самый любимый друг Жюль Берн, с гениальным лбом и глазами, заглядывающими в будущее. Он как будто говорил: "Что такое прерии Северной Америки и вековые леса Канады в сравнении с джунглями Центральной Африки и чудесами природы Полинезии и Занзибара?"

А Софья Верисгофер щурила свои веселые глаза и завлекательно улыбалась мне. "Франц и Ганс - вот с кого ты должен брать пример! Эти мальчики, почти твои ровесники, сопровождали на корабле доктора Гельда в его научной экспедиции по морям и далеким странам. Где они только не побывали, чего только не видали, с кем не воевали!

Они объехали Центральную и Южную Африку, Австралию и Индию, посетили Яву и Цейлон, Борнео и Гвинею, Полинезию и Маврикию, Равнину Смерти и Остров Дружбы, Зондские острова и Плавучий остров, Капштадт и Сидней, Мадагаскар и Занзибар .. Воевали с неграми, дружили с малайцами, пировали с готтентотами, сталкивались с папуасами, сенегальцами, с людоедами и землеедами, встречались с бушменами, с даками, с амакошами, с малакошами, видели карликов... Спасались от питонов и змей, убивали крокодилов и акул, стреляли в китов, тигров, леопардов, пантер, кенгуру, бегемотов и слонов, шакалов и летающих собак... Боролись с ураганами и наводнениями, с дикарями, убивали хищных зверей, собирали научные коллекции и открывали новые острова, а потом возвратились на родину здоровыми, бодрыми и прославленными... Да, четырнадцатилетний Ганс и шестнадцатилетний Франц вот по чьим стопам ты должен идти!"

Но дорога в страну чудес, куда звала меня Верисгофер, была мне известна не больше, чем дорога в индейские резервации в Северной Америке, и шансы добраться туда были одинаковы, поэтому я решил пока бежать к дяде Нафтоле в Бранчиц, в деревню, которую отделяли от моего родного города всего двенадцать верст. А оттуда мы с двоюродным братом Юдкой уже вместе отправимся в кругосветное путешествие. Через много лет мы вернемся обратно, обросшие бородами, как Жюль Берн, нагруженные золотом и драгоценными камнями, как золотоискатели Калифорнии, и покрытые славой, как Франц и Ганс. .

У меня были еще дяди по пути в Индию и Полинезию, но Бранчиц со всех точек зрения представлял собой самое лучшее место для первой остановки на моем большом пути:

дорогу в Бранчиц я хорошо знал, и семья дяди Нафтоле была мне ближе, чем семьи других родственников.

Каждый раз, когда дядя Нафтоле привозил в город для продажи голландский сыр со своей молочной фермы, которую он арендовал у бранчицкого помещика, он заезжал к нам. Жена дяди Нафтоле, тетя Либа, болезненная женщина с приплюснутым носом на бледном плоском лице и с большой мясистой бородавкой на левом виске, часто наведывалась в город к доктору и жила у нас неделями.

Старший сын дяди, Рувим, разбитной парень, который всеми силами старался походить на городского молодого человека, тоже был у нас частым гостем. В нашем доме устраивались смотрины единственной дочери дяди Нафтоле - Добы, ядреной, крепко сбитой девицы с высокой грудью, пылающими щеками и туго заплетенными светлыми косами, уложенными вокруг головы.

Раз в год, накануне судного дня, дядя Нафтоле являлся к нам со всем своим хозяйством: с болезненной женой, с крепко сбитой дочерью, со всеми своими рослыми сыновьями, которые носили имена колен израильских - Рувим, Шимон, Леви, Исаак, Иегуда, а также со связанными курами для праздничной трапезы, с ведерными чугунами для варева, с лошадьми и жеребятами. Даже их кудлатый пес, держась всю дорогу на расстоянии, чтобы хозяева его не заметили и не прогнали обратно домой, прибегал вместе с ними.

У нас в эти дни бывало шумно, как на постоялом дворе.

Здоровые деревенские парни, наряженные в суконные костюмы, отдающие затхлым запахом лежалых вещей, в новых картузах пз плотной материи, в цветных гуттаперчевых воротничках и синих галстуках, в скрипучих городских ботинках, в которых парни, привыкшие к просторным сапогам, чувствовали себя словно в колодках, - они заполняли собою дом, как будто их было не пять, а целых пятнадцать.

С засученными рукавами на сильных руках Доба по целым дням стояла у печи, быстро и ловко задвигала и выдвигала оттуда ведерные чугуны, готовя пищу для большой семьи хороших едоков.

По вечерам начиналась возня - приготовление постелей. Спали на кожаных кушетках, на крашеном деревянном топчане, на скамейках, а также за печью. Для двух младших сыновей дяди Нафтоле, для меня и моего маленького братишки стелили общую постель, составленную из сдвинутых табуретов, стульев и снятой с петель двери.

Патт втихомолку ворчал: "Превратили дом в корчму".

А мне все это очень нравилось. Шум за столом, как на свадьбе, сутолока, когда приходило время спать, вносили разнообразие в мою монотонную жизнь, на время освобождали меня от ига "быть человеком".

Кроме того, в моем распоряжении оказывались две лошади, которых я два раза в день водил поить к колодцу, и жеребенок, подпрыгивавший с веселым ржанием, словно мальчишка, которого на целую неделю отпустили ив хедера; под коэй командой находился и большой сонливый пес Свирепый - кроткий, как овечка, хоть садись на него верхом.

Дядя Нафтоле и его домочадцы были мне ближе всех, и поэтому, когда передо мной встал вопрос, куда бежать, я для первого этапа задуманного мною кругосветного путешествия выбрал дом дяди Нафтоле в Бранчице.

2

С суковатой палкой в руке, с тремя баранками и засохшим куском сыру в одном кармане, с ножиком и куском пемзы в другом я шагаю по дороге, ведущей в Бранчиц.

С обеих сторон дороги тянутся широкие ровные поля и луга. Я не умею отличать одно растение от другого. Для меня здесь все рожь или трава зеленая, обрызганная синим, розовым, бело-голубым, усеянная белыми цветочкам"