Миры Альфреда Бестера. Том 2 - Альфред Бестер

Была там, например, самая натуральная индийская принцесса; у нее имелось и красное пятнышко на лбу, и сари, и все что угодно, за исключением разве томика «Индийской любовной лирики» сочинения Эми Вудфорд-Линден. Как-то вечером эта принцесса заявилась в ломбард, сняла с себя новехонькую норковую тубу и молча положила ее на прилавок. Сохо взглянул на шубу и, также молча, передал принцессе пятнадцать сотен, после чего та удалилась, даже не дав себе труда пересчитать деньги.

— Приходит каждый месяц и всегда в новой шубе, — объяснил Сохо, аккуратно сворачивая упомянутое меховое изделие. — Ее мать — махарани или что-то в этом роде, на Ганимеде. Дико богатая. У этой семейки кредит во всех дорогих магазинах, но вот наличных старушка не дает своей дочери ни гроша. Так что принцесса попросту покупает себе новую шубу, а затем закладывает ее, чтобы иметь карманные деньги. Мамаша, как я понимаю, подмахивает все счета, не читая. Может себе позволить. А принцесса, — Сохо окинул меня суровым взглядом, — тратит денежки на оплату услуг подцепленных на улице кобелей. Доигралась до венерической болезни. Ты это учти, пожалуйста.

— Хорошо, мистер Янг, — послушно кивнула я.

Как-то ясным утром ввалился некий молодой человек в черном галстуке, явно уторчавшийся до полного отпада, со старинными, редкой красоты настенными часами в руках. Он получил две сотни и ушел, едва перебирая ногами. Я начала было открывать рот, но тут же его захлопнула, увидев предостерегающий жест Сохо. Через несколько мгновений появился в высшей степени английский дворецкий, выложил две сотни плюс процент и удалился с часами. Операция с часами прошла столь же молча и автоматически, как и операция с шубой индийской принцессы.

— Голландский мальчонка с Каллисто, — объяснил Сохо. — Богатый. Всегда нуждается в капусте на ширево, вот и приворовывает из дома. Я договорился с его матерью, она тут же выкупает все назад.

— Но если она знает, чем занимается сынок, могла бы прямо давать ему деньги, проще было бы.

— Снять парня с иглы она не может, так что решила — пусть уж он хоть попотеет за каждую дозу героина. — Тут Сохо снова окинул меня суровым взглядом. — А ведь привык он к наркотикам как раз в этом вашем педерастическом колледже. Так что ты и это учти. У тебя должна быть одна-единственная привычка — привычка к работе.

— Спасибо, мистер Янг.

Лозунгом Сохо было: в ломбард принимается все, лишь бы оно не было живым и пролезало в дверь. Роланд и Эли, подручные, демонстрировали мне самые дикие и неожиданные заклады — декоративные головы животных, подвесные моторы, полный набор цыганских цимбал, сорокафутовую шкуру питона. Некий престарелый тип заложил четырнадцать вставных челюстей, ни одна из которых не была его собственной. Сохо так и не сумел узнать, где он их взял.

— А самой бредовой штукой была мумия, — сказал он как-то.

— Мумия? Вроде тех, из пирамид?

— Во-во. Сперва я подумал, что этот парень слямзил ее из какого-нибудь музея, и начал проверять.

— Каким образом, мистер Янг?

— Слушай и набирайся ума. Мумия — вещь настолько особая, что все описаны-переписаны. Специалисты знают их буквально наперечет.

— О! Это что, мистер Янг, вроде как антикварные автомобили?

— Вот видишь, врубаешься. Так та мумия была вполне законной. Этот парень оказался египтологом, он собирал деньги на очередную экспедицию к верховьям Нила или куда там еще. Я выдал ему пятнадцать тысяч.

— Выкупил он свою мумию?

— Нет, написал письмо, чтобы я ее продавал.

— И вы получили назад свои деньги?

— Пора бы тебе понять, о чем можно спрашивать, а о чем нет, — сурово отрезал Сохо.

— Извините, пожалуйста, мистер Янг.

Стоявший за его спиной Эли молча поднял большой и указательный пальцы — значит, «два» — затем свел их кольцом («нуль») и махнул рукой четыре раза.

В один незабываемый день Сохо разрешил мне постоять за прилавком.

— Узнаешь кое-что, чему не учат в этом вашем хедере для педерастов, — сказал он. — А именно, как оценивать людей. Половина населения Солнечной — жулье, только и мечтающее надрать вторую половину.

За мной, конечно же, бдительно присматривали настоящие клерки, но первый мой клиент явил собой просто потрясающий образец «децибела» (каковое слово Сохо сконструировал из «дебила» и «имбецила»), образец, существование которого просто не возможно было бы предсказать.

В распахнутой двери появился техник торгового флота — об этом говорила нашивка с надписью «Бригадир Кунард».

— Эй, герои, вы как — берете в заклад что угодно? — спросил бравый космонавт, от которого за версту разило перегаром.

— Если оно не живое и пролезает в дверь, — спопугайничала я.

— Хорошо, — кивнул он, выкладывая передо мной тысячную Ллойдовскую банкноту. — Я вот ее хочу заложить.

— Вы хотите заложить деньги? — тупо вытаращилась я.

— Волоку на буксире потрясающую девочку, — ухмыльнулся он. — Зачем ей знать, что у меня такая капуста? Еще утащит. Так что лучше оставить эту штуку в надежном месте. Точно?

Я беспомощно посмотрела на Эли и Роланда, те пожали плечами и кивнули, так что я взялась заполнять квитанцию.

— Сколь вы хотели бы получить?

— Ничего. Гони свою бумажку, и хватит.

— Нос вас все равно будут удерживать стандартные пять процентов.

— Хок-кей, — согласился он, выуживая из кармана пятерку.

— Вроде как за охрану. Заплатишь пятерку — сбережешь кусок. — Он подцепил с прилавка квитанцию, запел (если можно так выразиться) «Круглая Земля, он знал, и Америку искал…» и выкатился наружу.

Часом позже потрясная девочка принесла квитанцию и забрала тысячную бумажку.

По словам клерков, мелкие мошенники проявляют уйму изобретательности, изыскивая способы надуть ломбарды. Они сдают «крашеные бриллианты», то есть кольца с двухслойными камнями (поверх стекла приклеивается тоненький кусочек алмаза, чтобы обмануть простейшую проверку). В ход идут бутафорские фотокамеры, предназначенные для оформления витрин, часы и аккордеоны, лишенные механизмов, да все, что угодно.

— Приходят в самый час пик, когда у прилавка толпа, и нам просто некогда хорошенько разглядывать эти штуки.

Люди респектабельные буквально сгорают от стыда при первом посещении ломбарда, они воображают себя павшими на дно финансовой пропасти (пропасть оная бездонна), корчащимися в какой-то сточной канаве. Сохо это злило.

— Человек заложил свой дом и не стыдится, — говорил он мне. — Так чего же он стыдится, закладывая часы? Можешь ты мне это объяснить?