Кайл Соллей (СИ) - Тимофей Кулабухов

Выдвинулась наша колонна поздно, уже вовсю близились сумерки. Впрочем, дорога к тракту была одна. В первой повозке, не выпуская из рук дочь — Оливер. Он не дал посмотреть, но на животе некрасивая колотая рана. На стоянке буду лечить, если доедет, конечно.

В середине, верхом — Снорре, опять что-то жует и подозрительно жмется к повозке с кухаркой.

В хвосте кузнец. Ну и за ним я — на своей лошадке.

Длинной гусеницей покидали мы Вороний замок. Если не считать глупо виляющего хвостом пса — нас никто не провожал. Последним выехал я. Глянул беспокойно на зубья запасной воротной решетки. Пожалуй, если такая на меня упадёт — погибну. Но у остатков гарнизона были десятки возможности напасть. Страх в них сильнее желания победить. Страх за свою тяжелую, лишенную радостей жизнь. В сущности, им было плевать на меня, на Соллей, на Фарлонгов и кровавую месть. Сидят, надо думать, по кустам, ждут — что будет. Радуются, что живы. Дьявол с ними.

Вот и выехали. Славно. Трудно поверить, что это всё тот же день. Такой долгий.

Холмы, змея дороги. Мимо поселения. Деревенские не иначе что-то знали. Все дома забраны ставнями, калитки закрыты, на улице ни души. Даже домашних животных нет. Как вымерли. Снова дорога.

Возничие молчат. Вымотались. Задумались. Только лошади ржут, то одна, то другая. Общаются. Мирно, спокойно, не разделяют людских тревог.

Огромное небо полыхало красками. Догорал закат. Звезды зажигались одна за другой. Разгорались ярче. Западный ветер нёс прохладу. Луны не видно, зато звезды светят как сумасшедшие. Ползём и ползём.

Ночь, тракт. Бредем. Люди устали. Я и сам выжат, но считал, что безопаснее подальше уйти от вражеского замка. Даже мертвые — Фарлонги внушали мне беспокойство.

Кивнул Снорре, мы приблизились к повозке Оливера. Тот правил одной рукой, второй поглаживал дремлющую дочь. Его глаза поблескивали в темноте. Не иначе немолодой воин плакал.

— Нужна стоянка, Оливер. Говорят, ночью по тракту даже разбойники не ездят.

— Ну, через пол-лье есть поворот направо. Поляна. Дубы. Клещи водятся, блохи. Кругом болота, не обойти. Ручеек для водопоя. Охотники иногда лагерем стоят, уток бьют, байки травят и прибухивают. Защищать легко — напасть могут только со стороны тракта. И под деревьями можно укрыться, если дождь. Конечно, если там нет разбойной засады.

— Лихих людей не боимся. Командуй, когда поворот.

* * *

— Когда ты убьешь меня? — прошептал одними губами Оливер, нежно поглаживая спящую дочь. Добавил. — Передай дочку Кларен. Скажи, чтоб воспитала её. Она хорошая женщина. Рад, что удалось мою умницу спасти.

— Оливер, по голове получил? Ладно, на животе вижу рану, теперь ещё и чбан лечить?

— Не отшучивайтесь, господин, — мажордом зыркнул по сторонам. Рядом только Снорре, меня ждет. — Вы знаете, о чем я.

— Знаю, — я приблизился к нему лицом к лицу, так близко, что даже ночью мог видеть каждую морщину и шрам на немолодом лице. — Знаю, о чем. Предательство дома, которому служил от рождения. Расплата. Ты сам готов голову на плаху. Допустим. Но ведь и Кайл подвёл отца? Предал. Кто я, чтобы судить? Сегодня мы всё исправили. Тогда скажи, кому твоя смерть принесет пользу? Что хорошего замку и семье Соллей, отцу моему, землям и людям принесет смерть раненого мажордома? Зачем это? Считаешь, мне нравится убивать? Ты слуга семьи. Дрался сегодня со мной вместе. И всё искупил. Снорре, сюда иди.

— Я уже здесь, — недовольно пропыхтел норд.

— У меня перед глазами одна и та же картина. Вдова Марселона. Ещё девушка, жена Филиппа. Трое детей. Все в крови. Четвертый — как Талли возрастом, разбившийся под окном. Я всё видел. Все мертвы.

— Они сами, — глухо ответил Снорре. — Клянусь! Пока мы высадили дверь. Старая ещё жива была. Шипела как змея, ножом махала, волнистым таким, а изо рта кровавая пена. Она всех зарезала и себя убила. Клянусь, мы не виноваты.

— Нет. Это всё мы. Нельзя играть в слова. Закрывать глаза на солнце и причитать что ночь. Мы. Даже если не ваши мечи. Это то, с чем нам жить до смерти. Понятно вам? Теперь. О твоем предательстве, Оливер, только Фарлонги и знали. Они не из тех, кто перед слугами языками станут чесать. Значит, остался только я да Снорре. Поэтому скажи мне, одинокий норд, Снорре — Искатель, что думаешь про ситуацию?

Норд мечтательно причмокнул в ответ.

— Думаю? А вот что! Жратву из залы забрал с собой, погрузил. Много. Они нам такой пир накрыли, в жизни не видал, красивущие блюда, а мы всё поваляли. Ну что вы смотрите? Я ж только чистое собрал, без кровищи и кишок. Поесть нам надо, вот что важно, а не об этих ваших туманных отношениях.

Я начал смеяться. Ржать. Сначала тихо, потом всё громче. Слезы катились по щекам. Внезапно всё, что было на сердце — полилось громоподобным смехом. Оливер держался за живот, и тоже посмеивался, одновременно покачивая дочь, чтоб не проснулась.

Норд сначала сделал обиженное лицо, но потом тоже принялся гоготать, смешно всхлипывая, запрокинув голову к ночному небу.

Когда поток смеха стих, меня потрогал за рукав малыш Талли.

— Господин. Охотник уезжает, велел вам откланяться.

— Гм. Талли. Позови его. Скажи — на пару слов. Потом принеси мне из вон той повозки шлем. Какой-нибудь богатый, дорогой. Разберешь в темноте? Твой отец вроде сказал, что зубы умеет дергать, лечить? Его помощь понадобиться. И надо будет воды вскипятить. Беги.

Когда мы приехали и развернулись полукругом на поляне, там оказался одинокий мужичок у небольшого костерка. Он изрядно удивился нашей странной процессии, но не испугался и держался независимо. Охотник не был крестьянином, а настоящим свободным человеком, франком и представился как Мольт Ветрогон.

На улице стоял час волка, то есть далеко за полночь, но до рассвета далеко.

Теперь Мольт решил уехать на своей скромной лошадке. Возможно, ему и, правда, пора. Или опасался странной компании из перепачканных кровью смеющихся воинов. Или разбойников приведет.

Я предложил ему заработать. Вручил два серебряных су. Большие деньги. За то, чтобы он скакал к замку Соллей и передал хозяину один из вражьих баронских шлемов и послание — Кайл победил, едет домой с трофеями и свитой. Замок не спит, ждёт новостей. Пообещал ни много ни мало — золотой ливр, если он уговорит отца отослать и лично приведет из замка младшую дюжину-копьё эспье к этой поляне. К утру. Равнодушный взгляд Мольта резко загорелся, как только