Банда - 4 - Виктор Пронин

Пафнутьев озадаченно прошел вдоль блочных стен. В глубине подвала слышался звук падающей воды, какое-то движение - не то крысы спасались от наводнения, не то коты выясняли свои весенние отношения, а может быть, юные наркоманы балдели вдали от глаз людских.

Вдруг он увидел еще одну дверь, среди хлама она была почти незаметна. Подойдя, дернул за болтающуюся на одном гвозде ручку. И эта дверь оказалась незапертой. Открыв ее, Пафнутьев шагнул в полную темноту. Не решившись идти дальше, чтобы не напороться на рваное железо или битое стекло, он принялся шарить по стене в надежде найти выключатель. И он его нашел.

Раздался щелчок. Комната оказалась залитой неожиданно ярким светом. Пафнутьев некоторое время стоял, зажмурившись, ослепленный неестественно громадной электрической лампочкой, болтающейся на проводе прямо перед ним. Когда через некоторое время он смог осмотреться, то первым его желанием было снова закрыть глаза и не открывать их, пока не выберется на улицу, подальше от этой мастерской, от всех ее свалочных сокровищ, от всего, что он увидел.

А зрелище предстало перед ним настолько жуткое, что ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы не повернуться и не бежать сломя голову. У противоположной стены был установлен верстак с непомерно большими, тоже, видимо, украденными где-то тисками. Они были бы куда уместнее в кузнице, на заводе металлоконструкций или в авторемонтных мастерских. К тискам был придвинут стол на жиденьких ножках с голубым пластмассовым верхом. Скорее всего хозяин стащил его в каком-нибудь летнем кафе. На столе, свесив ноги, лежал человек. Руки его были заведены под стол и скручены проволокой. Но голова, голова человека затылочной частью была зажата в тисках, причем с такой силой, что металлические бруски вдавились в череп. Даже беглого опасливого взгляда было достаточно, чтобы понять - человек мертв. И еще одно можно было сказать звали его Самохин Михаил Михайлович.

Пафнутьев пошарил рукой за спиной, нащупал спинку стула. Подволок его к себе и обессиленное опустился, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. Потом сунул руку под мышку - убедиться, что пистолет при нем.

- Ни фига себе,- пробормотал он потрясенно. И через некоторое время повторил, не находя других слов: - Ни фига себе...

Прошло несколько минут, прежде чем Пафнутьев нашел в себе силы подняться и подойти к тому, что осталось от Самохина. Из-под тисков выступала еще не подсохшая кровь, на лице бедолаги была такая страшная гримаса нечеловеческой муки, которой Пафнутьеву никогда до сих пор видеть не приходилось. В мертвых глазах Самохина стоял какой-то застывший ужас и светились в них маленькие четкие отражения лампы, которая заливала все ослепительным, неживым светом...

Осмотревшись по сторонам, Пафнутьев увидел телефон. Подошел, постоял над ним, колеблясь - брать или не брать трубку. Решил взять, но осторожно захватил трубку куском алюминиевой проволоки, подобранной на полу, и, подняв ее за эту проволочную петлю, набрал номер.

- Худолей? Записывай адрес... Срочно сюда со своим чемоданчиком. Все.

Потом Пафнутьев набрал еще один номер.

- Шаланда? Записывай адрес... Срочно сюда с операми!

- Самохин? - спросил Шаланда негромко. Не отвечая, Пафнутьев положил трубку и набрал еще один номер.

- Андрей? Записывай адрес... Жду.

После этого Пафнутьев, не выключая света, вышел на улицу и набрал полную грудь весеннего воздуха, в котором так явственно чувствовался запах разогретой коры, оттаявшего снега, дымок первых костров...

- Хорошо-то как, Господи! - вырвалось у Пафнутьева. Стараясь подавить в себе подвальные впечатления, он поднял лицо к солнцу и блаженно зажмурил глаза.

***

Диковатый разговор с неизвестной красоткой, на которую напоролся Андрей, не отрезвил его, не образумил. Ему захотелось приблизиться к тому миру безумной любви, глоток которой достался ему так неожиданно. Звонить снова по тому же телефону он не решился, зная, какой получится разговор. Почему-то была уверенность, что разговаривал он совсем не с Надей. Не вписывался ее облик в те бесстыдно-игривые слова, которые повергли его если не в панику, то в спасительное бегство - когда он, не в силах произнести больше ни слова, положил трубку. Впрочем, точнее будет сказать, что он отбросил трубку, как можно отбрасывать нечто пугающее, что неожиданно оказалось в руках.

Теперь у него был телефон Нади более надежный, не с газетной рекламы списанный, а полученный из рук подруги. Может быть, он поступил лукаво, не сказав, кто он на самом деле, но она ведь этого и не спрашивала. Он не сказал всего, но всего и она не сказала. Он попросил телефон, сразу открыв свои намерения - хочу, дескать, познакомиться. А это полностью соответствовало истине. Значит, он может чувствовать себя уверенным и чистым.

Это для него было важным, именно это внушал ему китаец - прежде чем браться за что-то всерьез, прежде чем вступать в самую безобидную или смертельную схватку, надо привести себя в состояние уверенности и чистоты. Только тогда ты сможешь победить, потому что на твоей стороне будут высшие силы. А они всегда рядом, всегда вокруг тебя, как неуловимый запах мощи и справедливости. И твоя задача убедить себя, убедить высшие силы, что ты достоин их помощи. А для этого нужно быть свободным от злобы, зависти, ненависти. И взгляд твой, и поступки, и цель должны быть светлыми. Лишь тогда ты можешь бросать вызов и принимать бой, только в этом случае ты победишь, и победа твоя будет угодна Богу, угодна людям.

Авдрей давно бы позвонил Наде по телефону, который дала ему Света, но одно обстоятельство озадачивало его и настораживало - Надя работала в "Фокусе", а Пафнутьев, как дикий зверь, вцепился именно в "Фокус". Но с Андреем случилось то, что обычно и происходит в таких случаях - чем больше разумных и убедительных предостережений приходило ему в голову, тем тверже он убеждался в том, что рано или поздно все-таки позвонит.

"Сказать Пафнутьеву?" - мелькнула опасливая мыслишка.

"Скажу. Чуть попозже. В конце концов я звоню ей не по служебной обязанности, а по личному делу".

""Фокус" - опасная контора?"

"Ни фига, ребята... Я тоже опасный".

"Могу сломать Пафнутьеву игру?"

"Не сломаю. Меня интересует только эта женщина, а не ее тайны, в чем бы они не заключались".

Андрей мог часами вести такие разговоры, то убеждая себя, то, наоборот, запрещая себе даже думать о чем-то подобном. Но, в конце концов, чувство сообщности, верности в общем деле взяло верх, и Андрей отправился к Пафнутьеву. Тот встретил его сдержанно, без обычных возгласов и размахивания руками.

- Привет,- сказал Пафнутьев, едва взглянув, кто вошел в кабинет.Присаживайся. Есть дело? Андрей понял, что помешал, что сейчас не до него.

- Да. Небольшое.

- Слушаю.

- Павел Николаевич, вы помните ту женщину? Ее портрет мы нашли...

- Помню.

- Она работает в "Фокусе".

- Хорошо работает? - спросил Пафнутьев, думая о чем-то своем.- Где она работает? - он словно проснулся, впервые проявив интерес к разговору.- Где она работает? - в третий раз он почти выкрикнул свой вопрос.

- "Фокус". Фирма так называется.

- Кем?

- Не знаю.

- А что ты знаешь? - раздраженно спросил Пафнутьев.

- Я знаю только то,- медленно, негромко, ставя начальство на место, заговорил Андрей,- я знаю только то,- повторил он, глядя на Пафнутьева исподлобья,- что мне нужно с ней встретиться.

- Зачем?

- Весна, Павел Николаевич. Как вы говорите, душа выбрасывает зеленые побеги,- Андрей усмехнулся.

- Если душа выбрасывает зеленые побеги, значит, будут цветочки?

- Но это будут только цветочки.

- А ягодки?

- А ягодки потом.

- Понял,- кивнул Пафнутьев.- Ты с ней познакомился?

- Собираюсь.

- Так... Нужна поддержка?

- Нет.

- А чего ты хочешь от меня? В чем моя задача?

- Я хочу, чтобы вы знали... Я буду на нее выходить.

- Зачем?

- Весна.

- Ах, да! - Пафнутьев потер ладонями щеки.- Я и забыл. Да-да, конечно. Душа выбрасывает все, что ей мешает после зимних холодов. Значит так, Андрюша, давай определимся... Ты знаешь, что вокруг нас уже куча трупов? Два амбала из "Фокуса", старик, теперь этот бедолага Самохин...

- А он тут при чем?

- Значит, все-таки при чем. Иначе бы жил и попивал водочку. Прошло уже достаточно дней, но ни один папаша, ни одна мамаша о пропавшем ребенке не обеспокоились. Тишина. Ни одного звонка. В роддоме у меня есть верный человечек... И она, этот человечек, доложила, что и там спокойно. Скандала нет. Скажи, пожалуйста, как это может быть, чтобы пропал ребенок, а пострадавших-потерпевших, обворованных-ограбленных не оказалось? Это же не граната, не автомат Калашникова, не атомная бомба, чтобы вот так пропадать... Как это можно объяснить?

- Очень просто,- Андрей передернул плечами, будто и в самом деле вопрос был простым.- Родители уехали на Черное море, ребенка поручили няньке, а та по бестолковости своей и слабоумию проворонила... И теперь сама прячется, не зная, что делать.