Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

государств, что скажут матросы и солдаты [о] Джордже Вашингтоне, президенте Соединённых Штатов?» Его ответ: «Они будут презирать его до бесконечности». В конце концов, комитет Сената представил титул «Его Высочество Президент Соединённых Штатов Америки и защитник их свобод». Когда Джефферсон узнал об одержимости Адамса титулами и о решении Сената, ему оставалось только покачать головой и вспомнить знаменитую характеристику Адамса, данную Бенджамином Франклином: «Всегда честный человек, часто великий, но иногда совершенно безумный».

Мэдисон в Палате представителей был обеспокоен всеми этими сенатскими разговорами о монархии и величии. Он считал, что этот сенатский проект титулов, в случае успеха, «нанесёт глубокую рану нашему младенческому правительству». Мэдисон, по сути, становился главным выразителем идей народного республиканизма в новом правительстве. Хотя в 1787 году он, безусловно, хотел более сильного национального правительства и очень боялся демократии в законодательных органах штатов, он никогда не колебался в своей приверженности республиканской простоте и высшему суверенитету народа; и он, конечно, не ожидал монархоподобного правительства, которое теперь продвигали некоторые федералисты.

В то время как другие члены Палаты представителей предупреждали, что президентский титул станет первым шагом на пути к «короне и наследственному престолонаследию», Мэдисону не составило труда заставить своих коллег-конгрессменов проголосовать за простой республиканский титул «Президент Соединённых Штатов». Сенат был вынужден согласиться. Победив роялистские порывы Сената, Мэдисон надеялся «показать друзьям республиканцев, — говорил он своему другу Джефферсону, — что наше новое правительство не предназначалось для замены ни монархии, ни аристократии, и что гений народа пока против обоих». Как никто другой из членов Первого конгресса, Мэдисон был ответственен за то, какой простой и непритязательный тон приобрело новое правительство.

Какими бы глупыми ни казались эти споры о титулах, на кону стояли важные вопросы. Создав единого сильного президента, новая федеральная Конституция, несомненно, вернула Америку к заброшенной английской монархии. Но насколько далеко назад к монархии должны зайти американцы? Насколько королевской и царственной должна стать Америка? Насколько английская монархическая модель должна быть перенята новым правительством? Несмотря на поражение предложения Сената о королевских титулах, эти вопросы не исчезли, и тенденции к монархизму сохранились.

Для одних американцев было вполне естественно ориентироваться на британскую монархию при создании своего нового государства, тем более что многие из них считали, что Америка, как и любое молодое государство, должна была повзрослеть в социальном плане, стать более неравной и сословной и, таким образом, стать более похожей на бывшую страну-мать. Но Революция была республиканским отказом от монархизма Великобритании, и поэтому для других американцев было столь же естественно возмущаться тем, что британские обычаи и институты, как сказал один конгрессмен, «висят у нас на шее во всех наших государственных делах, а замечания из их практики постоянно звучат в наших ушах». Казалось, что революция против Великобритании всё ещё продолжается.

ВАШИНГТОН был рад, что споры о его титуле закончились простым «Президент Соединённых Штатов». Однако ему всё ещё предстояло сделать институт президентства сильным и энергичным. На самом деле, президентство стало тем влиятельным постом, которым оно является, во многом благодаря первоначальному поведению Вашингтона. Даже простым делом — выпуском прокламации по случаю Дня благодарения осенью 1789 года — Вашингтон подчеркнул национальный характер президентства. Некоторые конгрессмены думали, что их просьба о праздновании Дня благодарения будет направлена губернаторам отдельных штатов и исполнена ими, как это делалось при Конфедерации. Но Вашингтон считал, что обращение с прокламацией непосредственно к народу укрепит авторитет национального правительства. Он всегда понимал, что такое власть и как её использовать. Он руководил армией и управлял плантацией; более того, в Маунт-Верноне на него работало больше людей, чем в федеральном правительстве.

С самого начала он знал, чем должно заниматься новое правительство. Как он заявил уже в январе 1789 года, его целью на посту президента будет «вывести мою страну из затруднительного положения, в которое она попала из-за недостатка кредитов, и установить общую систему политики, которая, если её придерживаться, обеспечит постоянное благополучие Содружества». Хотя он окружил себя блестящими советниками, включая Гамильтона в качестве министра финансов и Джефферсона в качестве государственного секретаря, он всегда был сам себе хозяином и твёрдо решил, что правительство будет говорить единым голосом. Он наделил министров своего кабинета большими полномочиями, но всегда оставался под контролем. Он передавал полученные письма руководителям соответствующих департаментов, а они пересылали ему полученные письма. «Таким образом, — вспоминал Джефферсон в 1801 году, обращаясь к своему новому кабинету, — Вашингтон всегда был в точном курсе всех фактов и дел в любой части Союза, к какому бы департаменту они ни относились; он формировал центральный пункт для различных ветвей власти, сохранял единство целей и действий между ними» и брал на себя ответственность за всё, что было сделано. Не обладая гением и интеллектуальной уверенностью советников, он часто советовался с ними и медленно и осторожно подходил к принятию решений; но когда он был готов действовать, он действовал решительно, и в случае спорных решений он не сомневался в своих силах. Он создал независимую роль президента и сделал его доминирующей фигурой в правительстве.

Весной и летом 1789 года Конгресс создал три исполнительных департамента — иностранных дел, войны и финансов. Вскоре после этого были приняты законы о создании офисов генерального прокурора, генерального почтмейстера, суперинтенданта земельного управления и губернатора Северо-Западной территории. Хотя Конгресс создавал департаменты и их глав, а президент назначал других чиновников по совету и с согласия Сената, многие понимали, что эти чиновники должны быть просто агентами президента, на которого возлагалась вся полнота исполнительной власти. Другими словами, президент напоминал короля, а его министры выступали от его имени и с его полномочиями.

Другие придерживались иных взглядов на то, как должна быть организована исполнительная власть. Хотя президент назначал федеральных чиновников с согласия Сената, в Конституции ничего не говорилось о том, как они должны быть смещены, кроме как путём импичмента. Одни считали, что все чиновники служат в течение хорошего поведения и могут быть смещены только в порядке импичмента. Другие полагали, что президент может смещать своих назначенцев, но только с одобрения Сената. Гамильтон в «Федералисте» № 77 утверждал, что согласие Сената необходимо как для смещения чиновников, так и для их назначения, и что такая проверка будет способствовать стабильности правительства. Многие члены Первого конгресса согласились с этим. «Новый президент, — предупреждал Теодорик Бланд из Вирджинии в мае 1789 года, — может, уволив крупных чиновников, произвести смену министерства и повергнуть дела Союза в беспорядок: не сделает ли это, по сути, президента монархом и не даст ли ему