Лекарство (ЛП) - Сьюзен Янг

Мокрым мылом я мою голову, но вдруг чувсвую резкую боль в висках — поток воспоминаний вырывается нар поверхность.

Босыми ногами я чувствую холод кафельного пола . Нащупывю дверную ручку . Как только открываю дверь , вижу ослепительно белый коридор учреждения Программы . Риэлм решительно идет к посту медсестры , где Роджер стоит и смеется . У меня болят запястья там , где обработчик привязал меня , но я так боюсь за Риэлма . Боюсь того , что он может сделать .

Кулак Риэлма врезается в лицо Роджера , тот перелетает через стол , сестра кричит . Я пытаюсь подойти поближе , чтобы сказать Риэлму , чтобы он перестал , а то его заберут , но все как в тумане . Роджер накачал меня чем — то .

Которой рукой ? — рычит Риэлм .

— Не делай этого , Майкл , — говорит Роджер , — ты разоблачишь нас всех .

Риэлм снова сильно бьет его по лицу , ломая нос , и на белую стену брызжет кровь .

Которой рукой ты ее трогал ? — кричит Риэлм . Когда Роджер не отвечает , Риэлм хватает обработчика за правую руку и выворачивает ее за спину , пока она не ломается , а Роджер не начинает вопить от боли . Риэлм отступает назад . Он в бешенстве , но при этом странно спокойный .

Прибегает охрана , но вместо того , чтобы прижать Риэлма к полу , они что — то ему шепчут , пока он не соглашается и не позволяет им увести его . Но до этого он смотрит на меня через плечо и кивает , как будто между нами заключено соглашение . Наш секрет .

Я вскрикиваю, шагаю назад, едва не палаю из ванной, но хватаюсь рукой за стену. Секреты — сколько их у нас с Риэлмом? И сколько из них я забыла?

Все это уж слишком, все обрушивается на меня, и я начинаю рыдать. Я опускаюсь в ванну, и меня наполняет печаль и отчаяние. Плачу, а на меня льется холодня вода, я дрожу. Но не могу встать. Я не слабая, я знаю, что нет… но это уж слишком. Мне нужно выпустить все это наружу, потому что это уж слишком.

Занавеска отъезжает в сторону, и я слышу, как выключается кран. Я все еще плачу, когда Риэлм обертывает полотенце вокруг меня и помогает мне вылезти из ванной. Ноги у меня подкашиваются, но когда я понимаю, что он здесь, что он трогает меня, я отталкиваю его.

Ненавижу Риэлма за то, что он обманывал меня в программе — вел себя так, как будто он в том же положении, что и я, а это было не так. У него были воспоминания. Он знал Роджера. Но больше всего ненавижу его за то, что он был там, а Джеймса не было.

Я поплотнее оборачиваюсь в полотенце, вытираю слезы и сердито смотрю на Риэлма. Лицо у него печальное, теперь он выглядит не озабоченно, а беззащитно, уязвимо.

— Прямо сейчас ничего не хочу слушать, — говорю я как недовольный ребенок. Но я не позволю Риэлму манипулировать мной. Я чувствую, что это уже происходит.

— Знаешь, как я в первый раз оказался в Программе? — спрашивает он, подойдя ко мне.

Я всхлипываю. Меня удивляет его вопрос, а еще — его близость ко мне. Отхожу назад, ударившись о раковину.

— Ты не рассказывал мне, — отвечаю я, — говорил, что не помнишь.

Риэлм делает шаг вперед, я вздрагиваю, как будто он хочет коснуться меня, но он просто садится на край ванны.

— Мне было шестнадцать лет, — тихо говорит он. — Оба родителя умерли, а сестра работала день и ночь. Я ее совсем не видел. Я тоже иногда работал, но по большей части курил и пил — заглушал боль так, как мог. Отчаяние было таким темным и глубоким, что просто съедало меня изнутри. Я начал представлять, что загниваю — что если меня разрезать, кровь потечет черная, зараженная.

Он смотрит на меня.

— И однажды я решил проверить.

Я начинаю часто душать, до меня медленно доходит весь ужас. Принание уже слишком личное, его слишком больно слушать. На глаза наворачиваются слезы.

— Сестра была на работе, девушки не было — несколько недель назад ее забрали в Программу. У меня не было ничего. Никого. Но я не искал утешения, Слоан. Я искал боли. Хотел, чтобы было больно. Хотел каждой клеточкой почувствовать свою смерть, хотел страдать. Так что я взял со стойки на кухне, из деревянного блока, зазубренный нож, пошел в ванную и запер дверь. Я стоял у раковины, наверное, около часа, смотрел на себя, на круги под глазами. И испытывал к отражению в зеркале такое отвращение.

И потом… приставил нож к горлу и начал пилить. Смотрел так долго, как только мог, смотрел, как кровь течет по рубашке, как рвется кожа и соскальзывает нож, потому что у меня тряслась рука. Потом я начинал снова.

Я прикрываю рот рукой, по щекам катятся слезы, а в мыслях я вижу, как это происходит.

— Хватит, — говорю я. Но Риэлм как будто потерял рассудок.

— Последнее, что я помню, — говорит он, — я подумал, что кровь была совсем не черной. Она была красной. Все было таким красным. Я очнулся в программе. Семьдесят три шва. Реконструктивная хирургия. Продолжительное лечение. Доктора говорили, что это было чудо.

— Ты согласна? — спрашивает он, широко открыв карие глаза.

— Ну что, хорош из меня пример для подражания? Гребаный вдохновитель.

Никто не должен так страдать. Даже представлять это ужасно. Я шагаю вперед и обнимаю его, и мне жаль, что я не могу забрать боль.

Риэлм обнимает меня за талию и притягивает к себе, коротко и часто дыша.

— Иногда я жалею, что не получилось. В тот день я хотел умереть, но вместо этого врачи разобрали меня на части. Но это — еще не самое худшее, что я сделал, Слоан. Жаль, но эьто так.

Я отхожу от него, смотрю на его лицо. Что это значит? Я высвобождаюсь из его обьятий, покрепче завязав полотенце. Внезапно я понимаю, что мы одни, а на мне только короткое белое полотенце, обернутое вокруг меня. Риэлм замечает мою руакцию и опускает глаза.

Хотя мое лицо и распухло от слез, я беру себя в руки. Надо идти дальше, надо дороться. Может, я и в бегах, но по крайней мере, я жива. Я берусь за ручку двери в ванную, чтобы выйти.

— Слоан, — тихо окликает меня Риээлм. Я оборачиваюсь, смотрю на него.

— Если он не вернется, у тебя буду я.

На глаза набегают слезы.

— Риэлм…

— Я люблю тебя намного больше, чем сможет полюбить Джеймс.

Он говорит это так серьезно, и я понимаю, что он верит в это. Не могу заставить себя сделать ему больно, сказать то, что должна. Я поворачиваюсь и ухожу и молюсь, чтобы Джеймс и правда вернулся. И думаю, что это будет значить для Риэлма.

Глава 6

Уже поздно. Я лежу в кровати, рядом с окном, потому что понимаю, что Риэлм имел в виду тогда, в другом доме — после Программы остается клаустрофобия. Во дворе включается свет, и я тут же вскакиваю, а в животе больно от страха.

Я медленно отодвигаю занавеку и выглядываю наружу. На то, чтобы увидеть Даллас с Касом на лужайке, уходит секунда. Даллас смеется — и ее смех подлинный, искренний а Кас размахивает открытым перочинным ножом, как будто вышел из Вест-Сайдской истории. Улыбаюсь и я.

Я засовываю руки в рукава свитера, ноги — в кроссовки и спускаюсь вниз. Когда я открываю заднюю дверь, они оба разворачиваются ко мне — Кас крепко держит нож, направив его ко мне.

— Ты меня до чертиков напугала, — говорит он. Даллас закатывает глаза, и я думаю, не стоит ли пойти наверх, но спать уже не хочется. И уж точно я не хочу всю ночь лежать в кровати и думать.

— Не возражаете, если я тут немного посижу? — спрашиваю я.

— Конечно, давай, — говорит Кас. — Я как раз показываю Даллас приемы самообороны. Знаешь ли, — он оглядывается на нее, — она такая нежная и деликатная.

— Заткнись, Кас, — говорит она, повязав дреды в высокий хвостик. — Как пить дать, я тебя уложу на лопатки меньше чем за пять секунд.

Кас закрывает нож и снимает куртку, которую кидает мне.

— О-о… — говорит он. — Я принимаю вызов. Слоан, хочешь поставить денег?

Я смеюсь.

— Уверена, Даллас выиграет.

— Умница, — говорит Даллас и начинает пританцовывать, как будто она боксер. Вокруг нас — тишина, ночь, деревья, которыми все обсажено, защищают нас от взглядов соседей. На улице прохладно, но приятно. Я замечаю пенек и сажусь на него. Настроение у меня отличное.

— Ну ладно, крошка, — говорит Кас, заправляя волосы за уши, — если будет больно, лучше не обижайся.

Даллас притворно соглашается.

— Да-да, Казанова. А если твое мужское достоинство потеряет способность размножаться, надеюсь, и ты не затаишь злобу.