Шарль Перро - Сергей Бойко

Пару раз в неделю Пьер с Шарлем приезжали в Париж, где занимались денежными делами. Они останавливались в родительском доме, и тогда снова начинались беседы с матерью, с братьями.

Новым непосредственным начальником Пьера стал Николя Фуке. Говорили, что он возвысился благодаря своему брату, аббату Фуке, оказавшему королю важную услугу. Но и без того Николя Фуке отличался поразительной работоспособностью и удивительной интуицией, способностью предвидеть все на несколько шагов вперед. Дворянин всего лишь в третьем поколении, он прекрасно владел собой, а его светские манеры признавались безукоризненными.

Очень скоро Пьер и Шарль узнали подробности биографии этого «баловня судьбы». Николя Фуке был сыном государственного советника Франсуа Фуке, ближайшего помощника кардинала Ришелье в вопросах морской торговли. У него был брат — аббат, который действительно оказал королю большую услугу. И когда умер герцог Вьевиль — управляющий финансами короля, кардинал Мазарини назначил на эту должность двух человек — графа Сервьена и Николя Фуке.

Однажды кардиналу Мазарини понадобились деньги для устроения какого-то праздника, и он попросил их у Сервьена. Однако тот ничем помочь не смог. Николя Фуке только этого и ожидал: как человек богатый, опытный в финансах, жаждущий власти и золота, потому что с одним приходит и другое, он сам обратился к Мазарини и сказал, что готов найти деньги не только для праздников, не только для войны, но еще и для церемонии, о которой, по бедности казны, не смеют и думать, то есть для коронации.

Мазарини — возможно, по причине своего робкого и нерешительного характера — любил людей смелых и предприимчивых, особенно когда они брали на себя ответственность. Он дал полномочия господину Фуке, который с этого времени сделался единственным и настоящим министром финансов.

Тайна экономического подъема Франции с приходом Николя Фуке заключалась в провозглашенной им формуле: «Дайте самим финансистам возможность обогащаться».

Фуке сквозь пальцы смотрел на бесчестные и жестокие поборы. Чем больше обогащались финансовые тузы, тем больше он сам мог с них брать и тем больше вкладывать в дело. И разоренная страна понемногу начинала приходить в себя.

Шарль жил в Вири, наслаждался сельским покоем, читал, охотился, разговаривал с Пьером, а иногда принимал и размешал в «старом родительском гнезде» кого-нибудь из братьев. С ними в тихий дом приходили веселье, шум и последние парижские новости.

В самом начале апреля, когда снег уже растаял, но земля была еще размокшей и вязкой, когда солнце светило дольше, но тепла еще давало мало — в эту самую неприятную пору весны, когда так не хочется выходить из дому, а с другой стороны, так и тянет ощутить на себе самом целебные солнечные лучи, в Вири приехал Клод. Шарль сначала подумал, что что-то случилось, но оказалось, что брат просто хотел на несколько дней уединиться в сельской тиши и привести в порядок готовые уже части своей книги. Клод долго, с наслаждением мылся в деревянном чане, наполненном горячей водой, и одновременно беседовал с Шарлем, а тот слушал его в пол-уха и вспоминал, как часто здесь же, в Вири, братья все вместе ходили в парильню и каждый из них мог судить о том, насколько он вырос, по величине чанов, в которые залезал, — сначала в самый маленький, потом все в больший и больший.

Тем временем Клод делился с братом последними парижскими новостями. А они были немаловажными, и главная из них заключалась в том, что кардинал де Ретц, один из вождей Фронды, был переведен из Венсенна, где он второй год сидел в заключении, в Нант.

— Как известно, — рассказывал Клод, — кардинал де Ретц и в тюрьме был страшен для правительства, ибо в Венсенне он сохранил все свои отношения с приходскими священниками Парижа и по одному его слову они во всякое время могли возмутить народ. Высшее духовенство тоже его поддерживает, ибо в его лице нарушена неприкосновенность церкви. Да и папа римский пишет нашему королю письмо за письмом, прося свободу кардиналу Ретцу. И вот тут-то кардинал Ретц узнает, что умер его дядя, архиепископ Парижский, и предъявляет свои права на его кафедру. Но Мазарини не может на это согласиться — это же вторая Фронда!

С помощью слуги Клод наконец вылез из ванны и переоделся. Вскоре братья поднялись в комнату Клода, где у теплого камина за чашечкой горячего шоколада тот продолжал рассказ:

— Друзья кардинала Ретца провозгласили его архиепископом и от его имени произнесли самые возмутительные буллы. Слушая эти буллы, приходские священники воспламенились, друзья кардинала ободрили их, и появилась небольшая книга, призывавшая всех парижских священнослужителей запереть церкви. Это было бы ужасно, тем более что интердикт налагался бы не одним только главою церкви, а всей церковью. Мазарини совсем не нужна была вся эта свара, и он дал Ретцу клятвенное обещание — это было 28 марта, совсем недавно, — что он освободит его из тюрьмы и дозволит свободно уехать в Рим, но при одном условии — Ретц должен был отречься от сана парижского архиепископа.

— И что же дальше? — заинтересованно спросил Шарль.

— О, дальше разворачивается такая интрига, справиться с которой будет трудно! Людовик Бурбон (он же принц Конде) узнал об освобождении кардинала и 7 апреля послал маркизу Нуармутье, одному из самых искренних его друзей, письмо, в котором уверял, что он усердный брат и слуга кардинала Ретца… — Клод откинулся на спинку кресла. — Ему нужен союзник, понимаешь? Ну а дальше я знаю только то, что кардинал приехал в Нант и устроился в прекрасном замке, где его услаждают театральными представлениями.

Через несколько месяцев Шарль вспомнит этот разговор. Да, Клод был прав! Кардинал в самом деле закрутил такую карусель, что вертеться пришлось всей Франции.

Как и предполагал Клод, кардинал де Ретц не собирался успокаиваться, хотя ему создали прекрасные условия жизни. Он жаждал решительных действий. Когда к нему приехал его близкий друг Бриссак, который имел привычку, путешествуя, иметь при себе множество мулов для перевозки своих пожитков, кардинал стал уговаривать его, чтобы он спрятал его в одном из сундуков, в котором будут сделаны отверстия для воздуха, и он уедет из Нанта вместе с багажом. Но Бриссак не решился на такой риск. А кардинал во что бы то ни стало хотел покинуть Нант, за пределами которого для него открывалась свобода.

Арестант иногда ходил прогуливаться в садик, находившийся на бастионе, подножие которого омывалось рекой Луарой. Настал август. Кардинал заметил, что река по убыли воды оставила у основания бастиона пустое пространство. Также заметил он, что между террасой, на которой стоял его охранник, и садом бастиона была дверь, которая была сделана для того, чтобы солдаты не ходили есть виноград. На этом кардинал построил план своего побега. У него имелась цифирная азбука, служившая ему для переписки; с ее помощью он уведомил своих сторонников, что убежит 8 августа. Один преданный кардиналу дворянин должен был в 5 часов утра находиться у основания бастиона с конюшим герцога Бриссака и двумя другими его друзьями. Сам Бриссак в назначенном месте ожидал беглеца вместе с кавалером Севинье.