Хулиганка и бунтарь (СИ) - Килеева Виктория

Катя вздохнула и самым убедительным тоном произнесла:

— Люсь, да ты только представь, каким удовольствием будет оттолкнуть его, когда он попытается тебя обнять, и сказать: «Прощай, ты мне больше не нужен».

— Но я хочу, чтобы он меня обнимал!

— И ради него ты готова потерять человеческий облик?

— Готова!

Катя замолкла, изумлённая и разочарованная.

— Вы идеальная пара. Он садист, ты мазохистка. Всё, я умываю руки и больше вашему счастью не препятствую. — Положив мобильный на стол, Катя взяла пальто и ушла.

Трясущимися руками Люся схватила телефон.

«Милый, — написала она, — приезжай, я жду!» Но отправить не успела — он уже звонил:

— Ты чё трубку не берёшь?

— Я… Извини…

— Я соскучился.

«Он соскучился!» — трепетала Люся.

— Люсёнок, ты на меня вчера обиделась? Ты прости…

— Уже простила.

— Так я приеду?

— Приезжай!

И Люся опять поставила его фотографию фоновым рисунком.

После ночи быстрой любви Денис объявился лишь через неделю.

«Он!» — Её пальцы с нежной бережностью завладели мобильным.

— Люсёнок, привет. — Его голос оказывал на Люсю поистине магическое воздействие — в ней взыграла жажда жизни, появился стимул жить. — Я хотел тебя предупредить…

— О чём?

— …У меня в субботу свадьба.

Лексическое значение последнего слова дошло до Люси не сразу, но когда дошло, она швырнула мобильный на пол. Ни к чему на свете у человека так стремительно не меняется отношение, как к телефону.

Она закричала — сил хватало только на крик. Вместе с ней, разрешившись подоспевшим смс, слабо пропищал полуразбитый телефон.

«Но ты не пережевай, мы всё ровно будем видеться…»

Люся отдавалась своему страданию с упоением: наполнила горячую ванну, накидала туда пестроцветных шариков с маслом, распустила волосы и, погрузившись в воду, с надрывом зарыдала.

Она напоминала себе Русалочку, которая узнала, что принц тот ещё козлина и утром женится на другой. Осталось только превратиться на рассвете в морскую пену.

«Я думала, что, если я буду хорошей, меня будут любить. Это было моей самой большой ошибкой».

От самоубийства Люсю удерживали затупленное лезвие бритвы и неодолимая жалость к родителям. Ища поддержки извне, она позвонила Кате.

— Кать, мне плохо… — плаксиво протянула Люся.

— Лысюк, тебе ещё не надоело жаловаться? Я тебе сто раз говорила — брось его. Но тебе, видимо, нравится наступать на одни и те же грабли. Знаешь, как это называется?

— Любовь?

— Если бы! Альгофилия[32].

— Но он…

— Достало уже слушать твоё нытьё. Я даже слышать не хочу об этом уроде, с меня хватит! Все наши разговоры сводятся к твоему Денису, хотя его пресная персона совершенно того не заслуживает. Всё, Люсь. Когда найдёшь тему поинтереснее, чем этот придурок, звони. — И Катя отключилась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вволю наплакавшись, Люся позвонила на работу и, ссылаясь на плохое самочувствие, выбила себе один выходной. Потом ей стало действительно плохо — и она взяла больничный на неделю.

Когда Люся, наконец, явилась на работу, многие поняли, почему меланхолию называют чёрной. На девушку было страшно смотреть — в ней не было ни капли жизни. Бледное исхудавшее лицо стало одного цвета с волосами, а потухший, почти мёртвый взгляд равнодушно скользил по пространству.

Катя поняла, что подругу надо спасать, и увела её в комнату отдыха.

— Люсь, ты извини, я тогда не сдержалась. Всё так серьёзно?

— Он женился, — глухо ответила Люся.

— На ком?! — изумилась Катя.

— Ну явно не на мне. Я не знаю, кто она. Я вообще ничего не знаю и не понимаю… Живу по инерции, дышу по привычке, а внутри всё прогнило. Меня больше нет.

— Но ведь так нельзя — никто же не умер!

— Я умерла.

— Ничего, мы с Машей тебя быстро реанимируем! Сходим в клуб, подцепим парней…

— Катя, нет. Всё бессмысленно, мне больше не за чем жить.

— Как это «не за чем»?! — возмутилась Катя. — Это же так интересно — жить! В жизни столько хорошего, и намного лучше, чем твой тифозный Денис. Ладно бы, стоящее что-то было, а то пустая дешёвка, примат! Мне искренне гадко видеть, как ты сохнешь по абсолютно недостойному объекту…

— Тогда не смотри.

— Лысюк, не заставляй меня изъясняться матами — я делаю это только в ярости! И сейчас меня бесконечно бесит твоя тупая пассивность и покорность эмоциям.

— Ты не понимаешь, меня сломали и бросили…

— И хватит нести этот мрачный суицидальный бред, не то я тебя сама прибью!

Дальше картина развивалась стихийно.

Ни в какой клуб с девочками Люся не пошла, а осталась наедине с другим своим другом — Интернетом.

На странице Дениса Люся с немым ужасом обнаружила фотографии со свадьбы. Невеста сильно проигрывала ей во внешности, зато компенсировала свои недостатки финансовой обеспеченностью. Денис женился на деньгах — это было так очевидно, что даже противно.

Люся разозлилась. Сначала на себя. Затем на него. А потом и всему миру досталось…

«Я не люблю его. Пусть это пока всего лишь бездумная мантра, в которую я сама не верю… Неважно! Я буду повторять её, пока она не станет правдой. Я больше не хочу его любить! Я больше не хочу его хотеть!»

Утром Люся больше не жаловалась на несправедливость мира — она решила бросить ему вызов.

Она надела свою самую безвкусную, по мнению Кати, юбку — цвета «обморочной лягушки»[33], короткую и трапециевидную. На фоне лиловых колготок «обморочная» юбка смотрелась аляповато-унылым пятном, а кричаще-красные — ни к чему не подходящие — перчатки оспаривали яркость отчаянно-розовой куртки. Сегодня Люся старалась, чтобы ничего на ней не гармонировало ни по цвету, ни по фасону. Разве что блузка — очень смелая и, как и юбка, зелёная. Ещё впервые за много лет Люся не надела лифчик: ни «честный», ни пуш-ап — никакой. Так что под её несуразной блузкой легко угадывалась маленькая грудь с торчащими сосками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})