Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

округа С. Хабалов докладывали, что «за последние дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производился в том же количестве, как и прежде», «хлеба хватит», «волнения вызваны провокацией», «недостатка хлеба в продаже не должно быть»[499]. В. Воейков приводил заверения городского общественного управления от 25 февраля, что в «Петрограде в данный момент имеются достаточные запасы муки; на складах Калашниковской биржи было свыше 450 000 пудов муки, так что опасения о недостаче хлеба являлись совершенно неосновательными»[500]. О «благополучном положении дела с хлебными продуктами», сообщалось и на первом заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 28 февраля[501].

«В Петрограде нет недостатка в ржаной муке…, — подтверждал британский военный атташе ген. А. Нокс, — Комиссия по контролю за продовольствием ежедневно выдает по 35 тыс. пудов муки в те пекарни, что обязуются выпекать хлеб. Если бы эти обязательства выполнялись, население не испытывало бы нехватки хлеба». Однако практически «нет овса и сена. В городе 60 тыс. лошадей. Рыночная цена овса составляет 9 рублей за пуд, а за рожь всего 2,8 рубля. При нынешней цене на топливо, которая выросла с 5-ти до 40 рублей, пекарям стало невыгодно торговать своей продукцией, и они предпочитают перепродавать ржаную муку, которую им выдают. Муку покупают владельцы лошадей, использующие ее на корм животным вместо овса. Отсюда и перебои с выпечкой хлеба»[502].

«Роковую роль, — подтверждали исследователи городского быта Москвы, — сыграли субъективные факторы: страсть к наживе владельцев московских булочных и пекарен, недостаточные усилия властей в борьбе со спекуляцией. Газеты сообщали, что продажа муки «на сторону» превратилось в повсеместное явление. Пока москвичи тщетно ожидали хлеба у дверей булочных, муку мешками продавали с черного хода по спекулятивным ценам. По оценкам журналистов, прибыльность таких операций составляла 500–600 %…»[503].

В свою очередь, начальник отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Петрограде К. Глобачев считал, что «слухи о надвигающемся голоде и отсутствии хлеба были провокационными — с целью вызвать крупные волнения и беспорядки», «запас муки для продовольствия Петрограда был достаточный, и кроме того ежедневно в Петроград доставлялось достаточное количество вагонов с мукой»[504].

Возникновение хлебного кризиса, подтверждал министр внутренних дел А. Протопопов, в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, было следствием целенаправленной деятельности оппозиционных партий: «Кто должен был этим продовольствием ведать? Должно было ведать правительство, а так как правительство само по себе уничтожалось, то, конечно, на его место стали общественные силы. Министерство оставалось ни при чем, и его можно было уничтожить, и это было бы, может быть, рационально, а то получилось то, что Риттих назвал «бисерной забастовкой», потому что для революционных действий, идущих против старого строя, нет более удобных путей, как экономическая борьба, т. е. путь, чтобы еще более расстроить кровообращение страны, вселяя недовольство и доводя его до сильнейшего состояния, пока не произойдет взрыв. Это ужас…»[505].

На версию преднамеренного ухудшения продовольственной ситуации, косвенно указывал и министр продовольствия А. Риттих, который даже «обратился к членам Государственной думы с призывом не затруднять работу земских представителей и агентов Министерства земледелия на местах (по заготовке продовольствия) внесением политического элемента в их чисто практическую деятельность». В ответ на призыв Риттиха Дума приняла резолюцию, в которой связывала продовольственный вопрос с «вопросом о коренном переустройстве исполнительной власти на началах, неоднократно, но тщетно указывавшихся законодательной палатой»[506].

Ноябрьское 1916-го г. донесение начальника московского охранного отделения Мартынова об октябрьской конференции кадетов, прямо указывало на версию заговора: в нем отмечалось, что подготовка к штурму правительства должна будет начаться с объединения оппозиционных сил под лозунгом: «противодействие общей опасности. Под опасностью к.-д. понимают анархию на почве продовольственного вопроса… Все признавали, что продовольственный вопрос — лучшая «платформа» для объединения на политической почве и планомерной организации развивающейся борьбы с правительством»[507].

В пользу версии заговора говорил и тот факт, что как только новая власть была установлена в Москве, в тот же день–1 марта хлебный кризис закончился: «Сегодня (1 марта) с утра раздача в булочных хлеба по карточкам (на человека 1 ф. пшеничного, или ¾ ф. муки) и картина поразительная, — свидетельствовал московский обыватель, — нет таких ужасающих хвостов (очередей), которые были вчера весь день и вообще все последние месяцы»[508].

Очевидно, что и спекуляции, и заговор имели место, и они оказали свое влияние на возникновение дефицита хлеба, но все они, в любом случае, были только следствием системного продовольственного кризиса.

С первого взгляда, этого кризиса вроде бы не должно было быть, что доказывал на обширных статистических данных видный экономист Н. Кондратьев: «баланс ежегодного производства — потребления сводится с огромными избытками в первые два года войны, особенно в урожайный 1915 г., и со значительными недостатками в последующие годы… Но, тем не менее…, легко видеть, что, если брать баланс не по каждому году отдельно, а вообще за время войны и по всем хлебам, то говорить о недостатке хлебов в России за рассматриваемое время не приходится и нельзя: их более чем достаточно»[509].

Однако неожиданно уже с весны 1916 г. видимые запасы главных хлебов, отмечает Н. Кондратьев, начинают стремительно падать. Уже в феврале 1916 г. А. Нокс, в связи с обострением продовольственной проблемы в Петрограде, говорил М. Родзянко о «неизбежных страданиях людей и о своем удивлении их терпению в условиях, которые очень скоро заставили бы меня разбивать окна»[510].

К ноябрю 1916 г. (накопление хлебных запасов происходило циклично (в соответствии с сельскохозяйственным циклом), достигая максимума в ноябре) видимые запасы главных хлебов оказались почти в 4 раза ниже показателей 1914 и 1915 гг. (Гр. 2)

Гр. 2. Видимые запасы главных хлебов, по Н. Кондратьеву, в млн. пуд. и цены на основные хлеба, в % к 1913 г.[511]

Еще более критичное значение, подчеркивал Н. Кондратьев, имел тот факт, что «за время войны количество товарного хлеба резко сокращается»[512]. Прекращение экспорта и обильные урожаи 1914 и 1915 гг., могли дать гораздо большее перевыполнение заготовок, для создания необходимых резервов, пояснял он, но этого не произошло: товарность хлебов стала падать с первого года войны в 1914 г. до 73 %, а в 1915 г. до 49 %[513].

Причины падения товарности хлебов октябрист Н. Савич, член Прогрессивного блока и Особого совещания по обороне, на заседании Государственной Думы 17 февраля объяснял следующим образом: «Мы привыкли думать, что раз мы много вывозим за границу, раз в