Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

обернуться. Ему показалось, что сестра намекала на собственный брак. Она опять остановила его, недовольно щелкнув языком.

— Ты действительно веришь в свои слова? — спросил он. — Отец не вел себя так с матерью...

— Да, но ее сила равнялась его власти. Ты мужчина, Ганнибал. Ты ничего не знаешь о жертвах, на которые идут женщины. Мать была тетивой, с помощью которой Гамилькар вознесся в мир великих героев. Но она никогда не позволяла себе быть источником его слабости. Возможно, ты не знал об этом... Но поверь своей старшей сестре.

— Ты считаешь, что Имилце не может быть фундаментом моей силы?

— Я никогда не говорила плохого о ней. Я просто озвучиваю свои мысли и подчеркиваю достоинства нашей матери. Какой бы ни была твоя жена... Она должна находиться под строгим контролем, чтобы не отвлекать тебя от дел.

Ганнибал выслушал сестру с поджатыми губами. Его брови нахмурились, но раздражение осталось запертым в груди. После нескольких мгновений тишины оно поблекло и рассеялось.

— Сестра, нам следовало бы чаще беседовать друг с другом. Ты дала мне мудрый совет и указала на мою недальновидность. Жаль, что прежде мы не обсуждали с тобой вопросы личной жизни.

— Почему ты говоришь «следовало бы»? Почему жалеешь об упущенной возможности? Разве мы не беседуем сейчас? Ты так говоришь, как будто перед нами не осталось будущего.

Внезапно брат и сестра уловили движение в дверном проеме. В комнату вошла Имилце. Встретив их взгляды, она судорожно вздохнула и положила ладонь на тонкие ключицы. Ганнибал мягко похлопал по руке Сапанибал. Она убрала пальцы с его плеч. Командующий встал и подошел к жене. Затем, глядя в глаза Имилце, он ответил на вопрос сестры:

— Перед нами война. Я не вижу за ней ничего определенного.

* * *

Никто не мог понять, как ребенок убежал от воспитательницы. Он был подвижным мальчиком, недавно освоившим мастерство перемещения на двух ногах, а такие дети обычно имеют свои собственные тайные устремления. Малыш, оставшись незамеченным, пробрался через пару длинных коридоров, через зал с обеденным столом, под которым он гордо прошествовал, затем выбрался на балкон в зимний вечер и вернулся в теплые покои с другого входа. Он шагал босиком, покачиваясь на пухлых ножках. Его толстые стопы скользили по гладким плитам, походка была немного неуверенной, но свисавшая сзади толстая накидка служила опорой, помогавшей ему перемещаться вперед. Он раздвинул занавес и с любопытством заглянул в просторную комнату, наполненную мужскими голосами. Они манили его к себе, потому что среди них выделялся тембр отца. Остановившись у двери, малыш застенчиво разглядывал стол и собравшихся вокруг него больших мужчин, часть из которых были ему знакомы.

Ганнибал размышлял над каким-то вопросом. Он мрачно хмурился и мял в пальцах шишак бороды. Однако при виде ребенка его глаза засияли. Прервав своих собеседников, он радостно вскричал:

— Маленький Молот! Простите, друзья, но за нами шпионят!

Встав из-за стола, командир подошел к сыну, подхватил его сильными руками и поднял над головой. Мальчик задрыгал ножками от внезапного веселья.

— Что ты здесь делаешь, Гамилькар?

— Он пришел поучиться политическим и военным делам, — ответил Бомилькар.

Бостар повернулся к гостям и объяснил им по-гречески:

— Это сын Ганнибала. Он назван в честь деда. Обычно за ним приглядывают служанки. Но, видимо, на этот раз он убежал от них.

Три македонца закивали головами. Внезапный перерыв в беседе никого не рассердил. Наоборот, один из гостей отметил здоровый вид мальчика. Другой предположил, что такому крепкому парню вообще не нужны служанки и что его нужно окружить молодыми солдатами.

Лисент, глава греческой делегации, сидел в центре на почетном месте. Он захотел рассмотреть Гамилькара поближе. Его темные кожаные доспехи с рельефом брюшных и грудных мышц сверкали шляпками серебряных гвоздей. На лице змеился шрам, пересекавший щеку и выгибавший правую бровь вверх. Прямые коричневые волосы свисали вниз замасленными прядями. Во внешности этого крупного мужчины — во взгляде, в поступках, в ухмылке — чувствовался характер сластолюбца. Он потянулся к юному Гамилькару, поднял его и поставил на стол перед собой.

Какое-то время Ганнибал оставался рядом с ним. Затем, увидев, что ребенок очаровал македонских гостей, он вернулся на свое место. Лисент произнес несколько невразумительных слов — ни на греческом, ни на карфагенском. То был лепет, который часто произносят дети. Бостар подмигнул Ганнибалу и с усмешкой указал на македонского генерала, личного посланника Филиппа Пятого, который вдруг снизошел до шутливого разговора с маленьким мальчиком. Впервые за несколько часов беседы Ганнибал увидел, что у Ли-сента отсутствовал палец на левой руке. Рана была вполне обычная, но он удивился тому, что заметил ее только теперь, когда руки грека держали его сына.

— Я сделал несколько таких же малышей, — сказал Ли-сент. — На самом деле столько, что не могу сосчитать. Он пойдет тропой меча? Как его отец?

Ганнибал склонил голову и заговорил на греческом — возможно, более чистом в произношении, чем у самих македонцев.

— Если, хвала Ваалу, он дожил до этого дня, то... Я верю, что его судьбой будут управлять иные силы, чем мои собственные.

— Детеныш льва станет львом, не так ли?

Другие гости закивали в согласии головами, но Бостар по привычке начал возражать.

— Я слышал историю, которая может поспорить с этим утверждением. В ней говорится, что однажды в стране Чад, не слишком много лет назад, львица родила антилопу и вырастила ее со всей материнской любовью.

— Ты безумец! — вскричал Бомилькар, перейдя на карфагенский язык. — Я правильно понял твои слова? Лев породил антилопу?

— Так я слышал, — по-гречески ответил Бостар. — Эфиопы клялись, что такие вещи случаются чаще, чем мы думаем, и они каждый раз предсказывают большие перемены в будущем мира.

Бомилькар нахмурился и осмотрел своих собеседников в надежде на перевод. Его познания в греческом языке ограничивались дюжиной военных команд, поэтому он не мог поддерживать беседу.

— Я не знаю порядка вещей за границей великой пустыни, — сказал Ганнибал. — Пусть кто-то верит сказкам, но этот ребенок рожден с моей кровью, и он детеныш льва! Возможно, со временем он превзойдет меня в ратном искусстве.

Словно отвечая ему, Гамилькар потянулся за кинжалом, висевшим в ножнах под рукой Лисента. Македонец отодвинул мальчика на длину руки и со смехом спросил:

— Он когда-нибудь держал клинок?

Ганнибал покачал головой и сжал губы в тонкую линию. Его лоб прорезала