Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

и, наверное, никогда не стрижеными волосами. Ее заплаканные глаза, сиявшие в белых кругах на закопченном лице, были наполнены ужасом. Она потянулась пальцами к Имко, словно хотела расцарапать его щеки. Но он шлепнул ее по рукам и прижал локти девочки к бокам. Встряхнув ее, как куклу, он крикнул, что просто хочет спросить. Когда малышка наконец затихла, Имко тоже замолчал, хотя и не ослабил хватки на ее руках.

— Ты последняя? — спросил он. — У тебя была семья?

После краткой паузы он сам ответил на вопрос.

— Конечно была. У каждого из нас есть семьи — у победителей и побежденных.

Девочка смотрела ему в лицо, пытаясь понять смысл его слов, но она не знала карфагенского языка. Снаружи послышались отчаянные крики. Он увидел в окно, как солдаты вытолкали пинками на улицу дряхлого старика, требуя, чтобы тот сказал, где прячутся его дочери и внуки. Они угрожали насадить его на древко копья, если он не покажет им тайное убежище. Имко не разобрал его ответа, но, очевидно, старик обругал и проклял своих мучителей. Имко и девочка не шевелились, прислушиваясь к крикам, пока расправа над старым человеком не закончилась. Солдаты двинулись дальше.

— Я хочу, чтобы ты села, — сказал Имко.

Он придвинул ногой упавший стул и поставил его прямо. Ослабив хватку, он заставил девочку сесть, затем отпустил ее и, отступив на шаг, осмотрел свою пленницу. Она была симпатичная. Имко понял это, несмотря на ее перепачканное лицо, дрожащий подбородок и слегка косые глаза. В ней ощущалось что-то нежное и привлекательное. Ее тело выглядело детским, но уже не было плоским. Возраст позволял использовать ее в постели, продавать другим или одалживать взаймы. Он обошел малышку и постоял какое-то время за ее спиной, решая, как поступить с ней. Внезапно Имко представил, как много страданий жизнь приготовила для этой девочки. Ее плечи были слабыми и тонкими, но их хрупкость привлекла бы многих. Полупрозрачная кожа едва прикрывала скелет. Наверное, она голодала последние месяцы. И это тоже делало ее желанной для некоторых извращенцев. Волосы девочки ниспадали на плечи. Он мог видеть биение артерии на ее шее. Подняв руку, Имко прикоснулся к ней пальцами. Девочка молча отодвинулась, но он шепотом велел ей не шевелиться. Ее сильный пульс наполнял его тело теплом и трепетом. Биение показалось ему немного прерывистым, однако Вака не обратил на это внимание. Он думал о тех, кто получит выгоду от ее страданий. Еще до окончания месяца она пройдет через руки сотен мужчин. Ее приучат к побоям и заразят болезнями. Она будет гнить изнутри душой и телом. Но сейчас в ней было столько свежести! Она печалилась. Да. Она оплакивала своих родителей. Конечно! И все же ее кошмар еще не начался. Он, управляемый божественной рукой, мог направить ее жизнь по-другому. Многие люди сочли бы подобный поступок благородным и великодушным даром. Но почему же он испытывал такое сожаление?

Едва решение окрепло в его уме, он понял, почему пульс девочки показался ему странным. Отдернув пальцы от артерии, Имко рассек ее шею скользящим ударом меча. Малышка упала со стула, и он выскочил на улицу. Оставив разграбленный дом за спиной, он быстро зашагал к открытым городским воротам. Ему навсегда запомнился тот миг, когда он осознал, что прерывистый ритм был результатом слияния его и ее пульса. Прикосновение пальцев объединило их тела. Жизнь связала их вместе. За последние годы он стал закаленным солдатом. Но в нем по-прежнему жил брат и ребенок, который любил своих сестер — все еще добрый и нежный в каком-то уголке сердца. Он молился и надеялся, что девочка приняла его поступок правильно — как странный, но великодушный дар сострадания.

* * *

Когда весть о разграблении Сагунтума достигла римского Сената, несколько участников собрания вскочили на ноги с призывами к незамедлительному провозглашению войны. Валерий Флак встал со всеми и в пылу энтузиазма немедленно изложил свой план атаки — причем так полно, словно прорабатывал его долгое время. Другой сенатор указал, что им следовало разобраться с Карфагеном значительно раньше. Ганнибал зашел настолько далеко лишь потому, что некоторые граждане поставили свои личные интересы в Галлии превы ше нужд народа. Небольшая группа сенаторов ободрительно закричала, поддерживая его недовольство, но остальные попытались перевести спор ближе к теме: «У Рима есть враг. Сейчас не время для наветов на соперников по власти».

От нескольких уважаемых избранников поступила просьба не совершать поспешных действий. Кто-то предложил направить другого посланника: пусть какой-нибудь сенатор отправится в Карфаген и спросит раз и навсегда, действительно ли план Ганнибала одобрен советом старейшин города. Если карфагеняне ответят утвердительно, то вопрос будет решен окончательно. Пусть потом никто не говорит, что Рим начал войну по собственному почину. Сейчас они должны продемонстрировать справедливость римского правосудия. Это первоочередная задача! А затем их армия будет быстрой как сокол. Несмотря на горячие споры, данный план был принят до окончания дня. Послом и представителем Сената избрали Фабия Максима.

Дипломатическая делегация отправилась в путь при хорошей погоде. Ни в небе, ни на море не наблюдалось зловещих знамений. Казалось, даже природа осознавала важность предстоящих переговоров. В сырые дни Фабий страдал от артрита. Его зрение также оставляло желать лучшего. Одно плечо было выше другого — результат старой травмы, — но за пределами собственного дома он неплохо скрывал этот недостаток. Черные волосы, украшавшие его в юности, поблекли до тусклой серости. После многих лет сражений он гордился своей сединой как знаком мужества. Почтенный возраст усиливал его авторитет. Это стало одной из причин, по которой Фабия избрали главой миссии. Его наделили правом задать один решающий вопрос, принять ответ и отреагировать достойным образом.

Карфагеняне встретили их вежливо, и город предложил им все услады южного гостеприимства. Однако Фабий отверг увеселения, испросив лишь встречи с советом. Он не собирался тратить время зря. Через некоторое время его провели в центр зала, который выглядел более мрачным, чем римский Сенат. Помещение освещалось не лучами солнца, а большими факелами, закрепленными на стенах. Воздух был сырым и благоуханным от булькавших чанов с особыми травами. Из-за плохого зрения Фабий почти не видел людей, к которым обращался. От благовоний у него першило в горле и в носу. Но он стоял, гордо выпрямив спину, и притворялся, что рассматривает лица своих оппонентов. Сенатор попросил ответить на один вопрос: действовал ли Ганнибал по собственному безрассудству, напав на Сагунтум, или он был послушным орудием воли Карфагена. С разных