Вкус невинности - Роксана Михайловна Гедеон

не должен позволить ей разрастись в ссору. Завтра же, когда она немного успокоится, он поедет к ней. Завтра он тоже успокоится и сможет быть не таким раздражительным. Он так привык к Адель, что разлука казалась ему событием куда более тяжелым, чем эта беременность. Последнее он как-нибудь переживет. Но расстаться, потерять эту юную, прекрасную женщину с чистой душой, которая одна и любит его искренне на всем свете, - нет, на это он был неспособен.

Было еще только три часа пополудни. День казался Эдуарду нескончаемым. Он представил себе вечер, который нужно коротать в одиночестве, среди тягостных воспоминаний о сегодняшней размолвке, и это показалось ему невыносимым. К тому же, от нынешнего свидания с Адель он ожидал совсем иного, но она убежала, а он остался неудовлетворенным. В нем осталось желание женщины - на этот раз любой.

Он еще минуту раздумывал, потом снова спустился вниз, взял у привратника цилиндр и трость и приказал подавать к крыльцу его голубое тильбюри.

- Вы догнали даму, о которой я вам говорил? - осведомился Эдуард сухо.

- Догнал, ваша светлость, но она плакала и слушать меня не захотела. Она села в фиакр, который остановила сама, и уехала.

14

Всю дорогу, пока извозчик вез ее на улицу Риволи, Адель не могла поверить, что все, что случилось, - правда.

Ей приходилось признаться, что она совсем не знала Эдуарда де Монтрей. Когда он сегодня предложил ей поехать к нему домой, она восприняла это как знак доверия и любви с его стороны, и поэтому решила, что именно в такой день и следует все сказать. Ведь она достаточно ждала: первые подозрения появились у нее уже давно. Она никому ничего не говорила, она ждала, убеждаясь понемногу, что ее догадки правильны. Потом уже не осталось сомнений, и, убедившись, она испытала какой-то детский восторг. Надо же, она стала взрослой! У нее будет ребенок, так же, как у любой дамы, - сын или дочь! Жажда материнства в ней еще не проснулась, в ней говорило тщеславие да еще желание порадовать Эдуарда. Она ведь заметила, как охватывает его порой мрачная меланхолия, и тогда он даже не улыбается, молча слушает ее речи, видимо, относясь к ним как к речам ребенка. Он часто бывал задумчив. Можно ли удивляться, что ей хотелось сделать его счастливее? К тому же, ребенок - это была частица его, навсегда оставшаяся в ней, маленькая, теплая, любимая. Еще даже не признаваясь ему в беременности, она уже знала, как назовет свое дитя: Дезире - желанная или желанный.

А теперь Эдуард говорил, что это лишь досадная случайность. Теперь она со стыдом и отвращением узнала, что он делал все, лишь бы ребенка не было. Может быть, считал ее недостойной? Щеки у Адель запылали. Нет, она не заслужила такого. Она давала ему все, что могла, и от всего отказалась… И она была рада этому ребенку, да, рада, что бы он ни сказал!

Ресницы Адель снова стали тяжелы от набежавших слез. Она вспомнила, как сухо и жестко он говорил, как был озабочен. Он даже не остановил ее, когда она убежала. Ей пришлось сказать себе - с усилием подавляя слезы: «Да, он не любит меня. Или любит не так сильно, как я его. Ах ты Господи, почему он не сказал ей этого раньше?»

Впрочем, что бы это изменило? В любом случае она поступила бы точно так же.

Адель не мечтала уже о том, чтобы стать графиней де Монтрей или заставить Эдуарда иначе относиться к ребенку. Она страдала более всего от того, что ей открылась какая-то новая, неведомая прежде черта характера графа де Монтрея: он оказался не таким, как она воображала. Он мог причинить боль, мог быть жестоким. И, что всего ужаснее, она любила его, даже мучаясь, даже узнав его получше. Она не могла без него. И больше всего ее тяготила ссора, случившаяся между ними. Адель впервые не понимала Эдуарда. Она будто столкнулась с чужим ей доселе, странным взрослым миром, которого прежде, живя в розовом мире детства, не знала.

Фиакр раскачивался, из всех щелей дуло. Слышен был стук колес и цоканье лошадиных копыт по мокрой мостовой. Все еще шел дождь. Капли разбивались об окошко и мутными струйками стекали вниз, а поскольку глаза Адель тоже были полны слез, то улиц, которые они проезжали, она почти не различала: все казалось ей расплывчатым, туманным. Шмыгнув носом, она стала искать платок, заметила, что потеряла перчатку и внезапно подумала: должно быть, завтра Эдуард приедет к ней. Ну конечно же. Они должны помириться. Это ясно, как Божий день.

И все-таки, почему Эдуард не догнал ее? Она так надеялась на это! Черт возьми, неужели она даже этого не стоит?

- Приехали, мадемуазель! - сообщил извозчик.

Насилу распахнув дверцу, Адель выпрыгнула на мостовую, да так неловко, что лошади встречного экипажа забрызгали ее грязью. Дождь сейчас был мелкий, почти неощутимый. Вслепую Адель отсчитала извозчику деньги и медленно пошла вдоль улицы Риволи, направляясь к дому.

Ее окликнули. Она не сразу оглянулась, уяснив, что голос, хотя и мужской, не принадлежал графу де Монтрею.

Экипаж, лошади которого забрызгали ее, стоял. Его пассажир приближался к ней со странной улыбкой:

- Вы уж простите меня, прелестнейшая мадемуазель Эрио. Это все проделки моего кучера, ужасного канальи.

И, тем не менее, я счастлив и благодарен даже этой неприятной случайности, потому, что встретил вас. Она вдруг ощутила страх. Вообще-то в щеголе, кто обращался к ней столь фамильярно, не было ничего страшного: красивый белокурый молодой человек, очень высокий и широкоплечий, с серыми глазами, холодными и оценивающими. Одет он был в легкий сюртук темно-зеленого тонкого сукна с бронзовой искрой, из-под которого виднелся элегантный серый жилет, нанковые панталоны, изящные сапоги. У него был перстень с печаткой на пальце и ослепительная трость. Адель даже смутно вспоминала, где она видела этого молодого господина. И все же ее на миг охватил страх - даже не страх, а предчувствие беды, которую принесет в ее жизнь этот человек.

- Я как раз ехал к вам. Но, признаться, совсем не думал, что вы такая молоденькая. На вид - сущий ребенок. Это вам очень идет.

- С кем имею честь? - насилу выговорила Адель, считая появление незнакомца высшим наказанием. Она была и так измучена, а тут еще этот человек со столь дерзким взглядом!

- Ба! Я же