Познание России: цивилизационный анализ - Игорь Яковенко

Византия сохраняет доставшийся ей от Рима сакральный образ Власти. Такое понимание власти было глубоко органичным для большинства населения империи. Соответственно этому выстраиваются судьбы права. Римское право сохраняется и кодифицируется. Однако византийская законность никогда не перерастает в Право с большой буквы. Она подчинена задачам и велениям Власти.

Стоит отметить различия в понимании характера правовой нормы на Востоке и на Западе. Закон на Востоке был волей сакральной инстанции. Личности оставалось лишь исполнять ниспосланную свыше норму. На Западе норма осознается как конвенция, как покоящийся на общественном соглашении норматив. Власть провозглашает, освящает и выполняет некоторые устоявшиеся в обществе конвенции. Идея конвенциональности права питалась географической, политической, а также социальной многосубъектностью западного общества.

Подводя итоги, можно сказать, что реализованная в Византии модель соединения христианства и античности не была синтезом в собственно философском смысле. То, что получилось в результате, характеризовалось мощными внутренними напряжениями, отсутствием динамизма, минимальной способностью к саморазвитию.

Диалектика исторического развития Запада и Востока иллюстрирует итоги двух путей культурного синтеза. В VI–VII вв. соотношение Востока и Запада несоизмеримо. Блистательной цивилизации Востока противостоят хаос и деградация «темных веков» на Западе. Однако к эпохе Оттонов в X–XI вв. Запад и Восток фактически выравниваются. На фоне безудержного роста католического мира Византия хиреет и отступает.

В XIII–XIV вв. Византия — маленькое провинциальное государство на границе Азии и Европы. Оно давно утратило инициативу и озабочено лишь задачей выживания. Единственное достояние Византии — память об огромном престиже Константинополя и тысячелетней истории империи. В это время Запад переживает пик средневековья. В Европе зреют предпосылки раннебуржуазного общества, т. е. формируется цивилизационное качество, к самостоятельному порождению которого византийское, как и любое другое православное, общество в принципе не способно.

Доминанта мирового развития явно перемещается из евроазиатского пограничья в Европу. Падение Константинополя в 1453 г. оказывается закономерным. Византия погибает в ореоле героической приверженности общества к исторически обанкротившейся культуре.

Попытка узкого круга лидеров страны модернизировать Византию ценой отказа от утвердившихся догматических принципов — Флорентийская уния — была осуществлена слишком поздно, встретила жесточайшее сопротивление во всех слоях общества и, в конечном счете, потерпела провал.

Запад не обнаружил желания спасать от катастрофы зашедшее в тупик общество, в обмен на декларацию о признании исповедальных ценностей западной цивилизации.

К тому времени, когда Византия сходит с исторической арены, на Запад надвигаются Реформация, Возрождение, эпоха великих географических открытий. Европа подходит ко второму этапу синтеза христианства и античности. Процесс вычленения автономной личности находит свое завершение в создании личной формы христианства. Протестантская революция преображает Европу. Католический мир мобилизует все свои силы в борьбе с протестантизмом и претерпевает огромную эволюцию. Практически Европа переживает второй этап христианизации. Гуманизм, Ренессанс и Реформация выводят синтез христианства и античности в область политики и экономики. Западный человек становится Homo politicus с христианской душой.

Совсем по-другому складываются судьбы православного мира. В XIII в. с началом татарских завоеваний, напряженное противостояние Западу и ассимилятивная открытость Востоку превращаются в устойчивую характеристику Руси. Избрание этой позиции — еще один исторический выбор, следующий за принятием православия. Он связан с именем князя Александра Невского. Как и все, кто своими действиями задают исторические судьбы народов, князь был прославлен потомками.

Главное событие в жизни Невского — знаменитая битва русских воинов с тевтонскими рыцарями на льду Чудского озера. В пафосе прославления Невского, спасшего Русь от германского засилья, как-то утрачивается память о том, что в этой битве бок о бок с русскими участвует татарская конница. Из двух ассимиляций Невский избрал татарскую, и этот выбор нельзя свести к сфере политического прагматизма. За ним стоят более глубокие основания, а именно — качественные характеристики культуры, утвердившейся к этому времени на Руси.

Один из мифов русской истории, восходящий к имени великого Пушкина, гласит: Россия, завоеванная, но не покоренная, заслонила собой Европу от татарского нашествия. Эта лестная для национального самосознания установка не выдерживает критики. Опыт мировой истории показывает, что при крупных переделах мира новая политическая граница, устанавливаемая в ходе завоеваний, воспроизводит границы, разделяющие континенты на цивилизационные круги. Так, Османская империя, веками символизировавшая собой угрозу самому существованию европейской цивилизации, сходу захватила и до самого заката «Блистательной Порты» контролировала православные страны и народы. Однако, несмотря на все усилия, исламской Турции так и не удалось надолго закрепиться ни в одном из католических регионов. Показательно и То, что три из покоренных Турцией православных народов — абхазы, албанцы, боснийцы — перешли в ислам. Удержать можно лишь то, что с большими или меньшими усилиями ассимилируется, обретает взаимоприемлемую формулу сосуществования и не порождает реакцию органического отторжения. По ту сторону Карпат завоеватель Руси татарский хан Батый сталкивался с таким сопротивлением и потерями, которые вынудили его повернуть назад. Граница православного и католического мира оказалась границей, отделявшей регион, способный к ассимиляции в монголо-татарскую империю.

К XIII–XIV вв. складываются основные черты русской этнокультурной общности, определяются сюжетные линии национальной истории. Духовным стержнем этой общности, тем, что позволило множеству людей, разбросанных в рамках различных политических единиц, осознавать себя как единое целое, противостоящее всему остальному миру, было православие.

В XV в. в то время как православные народы юга Европы оказались погружены в трагический анабиоз турецкого завоевания, Русь завершает консолидацию вокруг нового центра — Москвы, — без видимых усилий стряхивает с себя остатки зависимости от угасавшей Орды и выступает на арену европейской истории. Православная культурная парадигма вновь входит в европейскую реальность.

Церковь и русские цари рассматривали себя как прямых наследников Византии. Однако, признавая исключительную роль, которую православие сыграло в формировании русской культуры, следует осознавать дистанцию между Византией и Русью.

Этническим ядром Московского царства стал молодой, энергичный этнос. Территория, на которой складывалось Московское царство, лежала в стороне от главных торговых путей. Здесь, в относительной тиши, Московская Русь могла отрабатывать свои цивилизационные модели и приспосабливать православие к требованиям европейского цивилизационного процесса. В отличие от Византии, которая выросла из античности, Москва не имела своей античной традиции. Русская ученость в XV–XVII веках задыхалась в перетолковании византийских канонов. Только с эпохи Петра I Россия получила широкий доступ к античному материалу, хотя и многократно опосредованному европейской культурой68.

Наконец, в формировании Московского царства огромную роль сыграла Орда. Ее политические и культурные традиции органически вошли в национальную культуру. Этот вопрос еще ждет своего объективного исследования69.

Вероятно, можно сказать, что Россия потому и смогла осуществить свое предназначение, что не была тождественна Византии. На восточной окраине Европы православная парадигма была запущена в ход логикой исторической реальности Нового времени. Россия явила себя миру в облике Православной империи.

Тема империи имеет самостоятельное значение. Одна из граней диалектики восточной и западной ветвей христианской цивилизации состояла в том, что Восток и Запад отрабатывали разные модели государства.

Доминанта развития государственности на Западе состоит в формировании национального государства. Возникавшие в Европе империи не были устойчивой реальностью. Они — эфемерны как империя Каролингов или Священная Римская империя Оттонов. Над европейским сознанием довлеют очарование имперской идеи, некоторая реставрационная утопия, которую так и не удается реализовать70. Европейский культурный субстрат сопротивляется целостной и устойчивой реализации имперской модели. Позитивным направлением процесса формирования государственности в Европе было создание национальных государств. Христианский восток отрабатывает модель империи, противоположную национальной государственности. Важно подчеркнуть, что напряженное противостояние империй, возникавших на восточной окраине Европы, и национальных государств Западной Европы — один из важнейших сюжетов мировой истории. Это противоречие веками двигало исторический процесс.