Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский

с выборами в Польше — шло противостояние с Госсоветом. Тот в свою очередь воевал со Столыпиным. Все грызли друг друга и никто не хотел уступить. Николай, как водится, занял позицию: «а я тут причем? Давайте там сами». Оскорбленный спикер Думы — Гучков — в знак протеста отказался от своего звания, и на его место был избран Родзянко. Тот еще интриган — критиковал «болезненный мистицизм» императрицы Александры Фёдоровны, готовил дворцовый переворот. Заговорщиков, конечно, взял бы к ногтю Столыпин, но через пять лет его застрелит в киевском театре анархист Багров. Который (сюрприз!) окажется осведомителем Охранки и попадет на место преступления по пропуску, выданному местными «бурильщиками».

Я тяжело вздохнул. В этот серпентарий с кобрами мне совсем скоро придется глубоко нырнуть. Удастся ли вынырнуть?

Прошло полчаса, а мы все еще тащились в пробке. Ржали лошади, переругивались извозчики. Сверху сыпался мокрый питерский снег.

* * *

Обстановочка в газете была так себе, вроде работают, а вроде и нет. Витал над всеми дух неопределенности — а ну как не откроют после третьего-то запрещения?

Художник вяло чирикал на листочке бумаги, кружок репортеров оживленно обсуждал в углу, куда податься, этим же заняты были и два фельетониста. Писал только один репортер — быстро так, красиво. Прям каллиграф.

— День добрый, господа хорошие, — я скинул шубу у входа и решительно прошел в зал.

— Добрый, вы, надо полагать, господин Распутин? — отозвался старший среди присутствующих, благообразный старичок с седым венчиком волос и длинным носом. Прям Буратино в старости.

Однако, шустрые тут газетчики, уже в курсе. Краем уха уловил шепотки — «новый фаворит царя», «дворянство дали», неплохо, неплохо, так и до всероссийской славы дойдем. А там и до мировой — рукой подать.

— Распутин, Григорий Ефимович. О чем пишите? — поинтересовался я у «каллиграфа», чтобы как-то завязать разговор.

— В Метрополе открылся двухзальный электротеатр «Опера-Кинемо» — вздохнул мечтательно репортер — Новое слово в синематогрофе. Вот, руку набиваю.

— Господин, Распутин — «Буратино» подошел ближе — А чем, собственно, можем быть полезны? Только учтите, газета под запрещением, объявлений не принимаем.

— А мне объявлений и не надо. Мне вся газета нужна.

— Это как же-с? Статья на все полосы? — недоуменно спросил высокий репортер в клетчатом пиджаке, сразу напомнивший мне Коровьева, только пенсне не хватает.

— Поднимай выше, вся газета нужна, целиком. Пойдете ко мне работать? — повысил я голос и оглядел всех разом. — Деньгами не обижу, будет не меньше. А коли сумеем на широкую ногу поставить, так и больше.

— А вы, надо полагать, опытный в издательстве человек? — ехидненько спросил фельетонист помоложе, с карандашом за ухом. — А то ведь угробить газету дело нехитрое.

— Она у вас и так уже угробленная — усмехнулся я — Не боись, справлюсь. Да и вам-то что за дело, печатай, что говорят, да жалованье получай.

— Направление газеты какое предполагаете?

— Христианско-демократическое.

— Это как? — озадаченно спросил «Буратино».

— А вы, собственно, кто будете? — поинтересовался я у старичка.

— Я Перцов. Петр Петрович. Издатель и главный редактор газеты. Ныне закрытой.

«Буратино» тяжело вздохнул.

— Так откроем заново — задорно подмигнул я — Иду к Столыпиным днями — попрошу уважить.

Репортеры оживились, Перцов нахмурился.

— Ну а все-таки! Каково направление, ежели мы согласимся с вами работать?

— А вот какое. Что-то от октябристов, что-то от кадетов, что-то от православных. Но никакого черносотенства! Несть для нас не эллина, ни иудея.

При последних словах пара лиц разгладилась. Ну да, соплеменники Адира, неудивительно.

Полчаса еще уговаривал и отвечал на вопросы, но почти все согласились. Трое или четверо только в отказ пошли, видимо, уже присмотрели себе новые места и решили не рисковать. Объяснил, где типография будет, велел связаться с капитаном, коли будут вопросы по хозяйству. Оставил задаток. Повезло еще с тем, что у редакции было собственное издательское оборудование — пресс, наборный стол, резаки и прочее. Все это потребует дополнительных расходов на выкуп — но дело того стоило.

Заодно дал команду найти помещение и снять от имени партии «Небесная Россия», показал полицейское разрешение. Это произвело впечатление. Теперь бы еще выкроить минуту и набросать основы редакционной политики…

* * *

Всероссийская слава действительно близко, судя по тому, что на Царскосельском вокзале мое появление произвело некоторую заминку. Не фурор, конечно, но все-таки. Два господина в хороших шубах постарались сесть со мной рядом, удалось только одному, с острой хорьковой мордочкой. Да и шуба на нем тоже хорьковая, вот прикол будет, если и фамилия у него Хорьков.

Крысеныш поначалу бросал на меня взгляды исподтишка, потом, удовлетворившись увиденным, начал малозначительный разговор и ловко свел его к коммерческим операциям, я даже дремать перестал. А ничего так, вполне мог бы кое-кого из всех этих коучей-тренеров НЛП-горячих продаж за пояс заткнуть, соседи вон как ведутся. Или они подсадные? Впрочем, мне-то что до того, я тут только зритель.

— Верное дело! — вещал хорек. — Надежные люди сообщили, ожидается подряд на бязевое белье. Если стакнуться и выкупить склады по Питеру, то на рубль вложенный два с полтиной получить можно, только нужно кое-кого подмазать. А если еще кто сможет слово за нашу коммерцию замолвить, там, наверху — тогда и до трех рублей можно. Ну и благодетеля не обидеть, конечно.

И так хитро на меня поглядывает. Ага, только шнурки поглажу.

— Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко — цитатой из Библии ответил я — нежели богатому войти в Царствие Божие.

Хорек резко расстроился. Соседи начали злорадно улыбаться.

В Царском вышел на перрон, потянулся и только шагнул к выходу — жандарм. Козырнул:

— Григорий Ефимович, господин Распутин?

— Чего тебе, служивый?

— Велено вас сыскать, а сыскав — представить, прошу за мной.

— Куда это? — удивился я не самому вниманию правоохранительных органов, а неожиданной вежливости в обращении.

— Во дворец, санки дожидаются.

Оппачки. Я теперь ВИП-персона, судя по трансферу. Проследовал, сел в сани с медвежьей полостью, дворцовый кучер щелкнул кнутом и с криком «Эх, залетныя!» домчал минут за пятнадцать, городовые только честь отдавали.

Жандарм сдал меня на крыльце выскочившему лакею, тот, кланяясь, провел внутрь и едва дав раздется, потащил за собой. Не останавливаясь прошли парадную часть, деловую, ага… личные покои императрицы. Как интересно…

Аликс была одна, глаза у нее были заплаканы.

— Друг мой! — стоило выйти лакеем, как царица неожиданно взяла меня за руку — Григорий! Тебя хотят убить!

Я присел на диван рядом Александрой Федоровной, начал ее слегка гипнотизировать взглядом.

— Что же ты молчишь??

— Все в руце Божьей — плакать, матушка, не о чем!

— Я