Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский

хорошие, парты, да черт его знает чего еще, и все время в самый последний момент вспоминали, что не хватает какой-нибудь мелочи. Столько нервотрепки, это же вам не интернет-заказ с доставкой, тут надо доехать, выбрать, сторговаться, найти ломовика, погрузить, привезти… Но вроде успели, последние шпингалеты на окна приворачивали за полчаса до начала «пускового митинга». Дядьки и воспитанники, все вместе. Один даже ухитрился руку отверткой поранить, сейчас прячет ее, замотанную бинтом, за спину.

Учителей тоже с трудами немалыми искали, тут, правда, Булгаков и его контакты среди интеллигенции сильно помогли. Концепция, когда колонисты должны сами себя обеспечивать и обслуживать удивления не вызвала, тут многие приюты, что называется, «коробочки клеили», но вот ее глубина была непривычна. Как это — полностью себя обеспечивать? Как это — делать все, без кухарок, уборщиц, нянек? А уж то, что ребятам предстоит и решать дела приюта самим… Но тут я был непреклонен, дело новое, невиданное, коли сами себя обеспечивают — имеют полное право решать. Мы, конечно, поможем, направим, подскажем, но пусть учатся выбирать и отвечать за свой выбор. Интеллигенция головами покачала, повздыхала и согласилась, особенно после того, как я шепнул, что это будет самая настоящая демократия.

Оратор загнул про «споспешествование образованию», я только тяжело вздохнул. Сзади возникло волнение, ко мне понемногу приближался легкий шум. Я повернул голову — Столыпин! Прикладывая палец к губам и слегка кланяясь, премьер прошел ко мне и даже подал руку.

— Я тут частным порядком, прошу без церемоний, — обвел он взглядом он собравшихся и шепнул мне. — Смотрю, все у вас успешно, весь город тут.

Посмотрел на чиновника на трибуне, издалека кивнул Лауницу, показав рукой, чтобы тот не мчался на поклон к начальству, и вполне оценил внешний вид оглоедов. Бабы в общине и нанятые швеи, усаженные за несколько машинок «Зингера», несколько недель строили ребятам форму — черные штаны и черные блузы с белыми отложными воротничками. С ма-аленьким дополнением — в качестве отличительного знака воспитанники носили галстуки наподобие пионерских, только желтые и скрепленные заколкой в форме синей рыбки. Просвещенному человеку сразу ясно: цвета императорского штандарта и первохристианский символ.

Я подтвердил Столыпину его догадку, а он вдруг озадачился андреевскими знаменами в углах зала и портретами флотоводцев.

— Это, простите, к чему?

— Так здешний приют морской, — зашептал я ему на ухо. — Имени адмирала Ушакова. Будет готовить техников для императорского флота. Механиков там, гальванеров и других, кто нужен.

— Однако! А программу обучения где взяли?

— Пока скопировали с казенных реальных училищ, пять лет и два подготовительных класса. Ну и морских предметов, как знающие люди посоветовали, добавили — построим причал на Невке, заведем лодки, будут ребятишки на веслах да под парусом учиться. Потом еще хочу кого знающего из морских офицеров пригласить, глянуть, может, посоветует, что поправить.

— А в других приютах тоже моряков готовить будете?

— Нет, смотря по тому, в каком городе. В Туле — оружейников, в Кинешме — ткацких техников, в Москве — слесарей и металлистов. По другим городам також мысли есть.

— А сколько тут возрастов?

— Семь классов. Первые — шестилетки. Последний класс — пятнадцать, шестнадцать лет. Многие Петр Аркадьевич, годков своих не знают, и пашпортов у них обратно нету. На глазок определяли. Всего сто двадцать два пацана.

— Что же девочки? — поинтересовался Столыпин.

— Не потянем — вздохнул я — Воспитуют то дядьки из отставников. Это во-первых. Во-вторых, в беспризорных в основном пацаны бегают по городу. Кого полицейские отловили — тех к нам и направили. Сколько со вшами намучались…

Премьер совсем было собрался спросить еще что-то, но тут в зал красным вихрем ворвались три казака Собственного Конвоя. Алые черкески пролетели по всем закоулкам, сверкая серебром газырей и кинжалов, встали у дверей и распахнули их на всю ширь.

Вот это сюрприз! Пусть теперь хоть одна сволочь попробует вякнуть против нашего начинания! Милостиво улыбаясь, в зал вошла Аликс в сопровождении четырех фрейлин.

Оратор на трибуне замолк и после секундного замешательства соскочил вниз. Бомонд мгновенно выстроился по ранжиру и кланялся, кланялся, кланялся… Или приседал в книксенах, в зависимости от пола. Проняло даже мелких оглоедов — еще бы, императрицу увидел! В настоящей бриллиантовой диадеме. Перцов, коему было поручено написание репортажа об открытии, как безумный строчил в блокноте, Адир срочно перенацеливал камеру.

После краткого обхода собравшихся, Александра Федоровна подошла к нам со Столыпиным.

— Ваше Императорское Величество, — склонил голову премьер.

— Здравствуйте, Петр Аркадьевич. Здравствуй, Григорий.

— И вам здравствовать, государыня-матушка!

Фрейлины тем временем раздавали гостинцы воспитанникам, чем чуть было не угробили нам всю концовку. Но дядьки справились — гостинцы были сложены в кучу, ребята во дворе построены в колонну и через несколько минут, под оркестр, браво зашагали мимо столпившихся на крыльце и вокруг него гостей.

Перед строем развернулось черно-желто-белое знамя, старший гаркнул «Песню — запе-вай!» и юные голоса стройно, насколько это было возможно после пяти репетиций, грянули:

…Смело мы в бой пойдём

За Русь святую,

И как один прольём

Кровь молодую.

Конец I тома.