Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед - Алексей Лосев

Семья Соловьевых. Сергей Михайлович Соловьев, знаменитый историк. Владимир Соловьев, его сын, философ. Всеволод Соловьев, романист, написал «Вольтерьянцы», Поликсена Сергеевна Соловьева, поэтесса, писала под псевдонимом Allegro… Всё это у меня было, но пять тысяч книг погибло в августе 1941 года. Фугасная бомба попала в дом. Одна из самых больших катастроф в моей жизни.

У Allegro стихи грустные, благородные, далекие от суеты и красочные. Она поэт один из предсимволистов. Михаил Сергеевич был так себе, мелкопоместный публицист и переводчик. Но его сын Сергей Михайлович — крупный, исключительно религиозный символист. Он священник, католический, потом православный, потом католический, раза 3 переходил туда и сюда. Умер он пятидесяти трех лет, от мозгового заболевания, граничившего с психическим. Я в 20-х годах в Академии художественных наук, где я работал, там с ним встречался. Личность глубокая. Это его метание характерно для катастрофы русской культуры и переходного периода. У него сборники стихов «Апрель», «Цветник царевны», «Возвращение в дом отчий». Светская душа, погруженная в хаос, возвращается в дом отчий. Один из лучших поэтов.

По Канту, долг исключает удовольствие. Шиллер даже говорил: я должен испытывать безобразное чувство, вот тогда я совершаю долг.

Там у меня (в предисловии к I тому «Сочинений» Платона) дается портрет, который был чужд пятидесяти годам советской историографии.

Когда мне дают пятисотстраничную книгу, я могу освоить ее в час или два.

Поэтому профан тот, кто спрашивает, видя большой список в библиографии: «Вы это прочли?» Словарь разве читается? И книга. Какой метод? какой стиль у автора? — это узнается сразу.

Когда переводчик переводит, он выходит за пределы языка и переводит речь и дает речь, а сам язык остается непереводим. Французы говорят comprendre, немцы verstehen, в обобщенном смысле то и другое, поскольку одно и то же, не речь, а язык, — в общечеловеческом смысле. В языке можно выделить физиогномические черты. К каждому слову можно написать комментарий на две страницы.

9. 8. 1971. А. Ф. втянулся в книгу о стиле. Лео Шпитцер, Карл Фосслер, Борис Владимирович Горнунг (Проблемы современной филологии, Москва 1965, с. 89). «Скажи пожалуйста, тебе ничего не говорит имя Бурон?»

Искусство это сила выходить за пределы искусства. Один разбойник оказался перед Богоматерью Мурильо. На миг только посмотрел на нее — и раскаялся, стал просить: судите меня за это, за то… Стиль действовал всегда. Он художественное явление, но за ним тайна, которая заставляет преобразовывать действительность.

Имена и идеи только ведь и действуют в жизни, ничего другое не действует.

Алоиз Ригль: у него сложилась первая формальная система изучения искусства.

Стиль деловой проповеди, стиль приказов. Дьяковские книги, дьяки писали приказы. Но Татищев писал своим стилем.

«Модель мира», это выражение немцы часто применяют в отношении античной литературы. Weltmodell (Рейнхард).

Поэт: надо изучать то, что он дает.

Тимофеев, член-корреспондент. Его учебники ходовые; месиво ужасное. [84]

10. 8. 1971. Сейчас авторы Алексея Федоровича — Оскар Вальцель, Макс Дворжак, Генрих Вёльфлин. В стиле есть тайна, говорит А. Ф. Он хочет исправить позитивистскую односторонность австрийско-немецкого искусствознания. Стиль субстанция искусства, и у каждого художника тайна своя.

В настоящем искусстве есть момент эстетического становления, которое никогда не останавливается. В самом деле, почему картину смотрят несколько раз? Там струится бытие — становится, если говорить философским языком. Люди стоят перед Рафаэлем подолгу. Из его вещей постоянно эманирует субстанция. Теперешние исследователи бьются, стараются выразить, что здесь происходит…

Одного Веселовского год целый надо изучать.

Gestaltpsychologie превратилась в учение о символе, в учение о структуре.

Он (Андрей Белый) претендовал на роль Горького… Но это ему предоставить не могли. Ну, конечно, гениальный человек был в свое время. Один из последних обломков своего времени и символизма. При таком напоре и при такой живучести, как у него, мог бы еще двадцать лет писать.

Другой символист, Сергей Михайлович Соловьев. Его не тронули. Но он опасно заболел и умер и избавил советскую власть от необходимости писать ордер на арест.

Иванов остался заграницей и был заведующим русским отделом в Ватиканской библиотеке, преподавал английский итальянцам. Ни Белый, ни он не популярны. У них такая словотворческая сила и такай образность — кипучая. У Маяковского тоже словотворчество. Будем бить всех Луёв». Маяковский остался новатором и футуристом, не забывая себя и свою карьеру. Но все-таки его запретили и 1930–1934 годах в награду за то, что он так отчаянно прославлял Ленина и партию и революцию. Потом уж его родственники подняли бучу. Сталин в 34-м году разрешил пустить его. Достаточно было того, чтобы Сталин сказал о нем: «Один из величайших поэтов нашей эпохи…» И на другой же день пошли заказы из издательств.

16. 8. 1971. Троцкая. Я ее еще захватил. Дама парижского типа. Ни на что не нажимала, либеральничала.

Чудо. Поезд с Троцким.

Данте: тектоничность. Романская структурность и скульптурность.

18. 8. 1971. План выражения… В языке всё — выражение! Взять так называемые незнаменательные частицы. Например и. Оно ведь может выражать любую семантику. В неспособности это формализовать беда математической логики. В языке всё декоративно и всё конструктивно. Язык не есть логика, язык есть коммуникация. Все и, все или могут нести разные нагрузки. А в математической логике фигурируют только пустые, неповоротливые, неэкспрессивные логические знаки. Происходит такое ограбление языка… В настоящем языке каждое слово имеет свою интонацию. В данном случае ты его так понимаешь, а потом наоборот. Перевод слова на логику это вздор. Не верь этой логический редукции. Тут провал структурализма.

Язык ведь бесстыден. Он коммуникация. «Ну, я завтра поехал на дачу». С точки зрения логики тут вопиющее противоречие. Но с точки зрения коммуникации прошедшее время применительно к завтра указывает на предрешенность действия, категоричность решения. «Пошли, пошли отсюда». Подождите, как же это так, еще никто никуда не пошел. Логически — противоречие, а коммуникативно очень большая выразительность.

Точно так же различение знаменательности и незнаменательности. Ничего в языке служебного нет. Или, наоборот, всё служебное. Почему я вообще употребляю в речи частицы? «Ты-то вот умён, а вон Семен — дурак». То здесь служебное слово? Нет, оно несет напряженную семантику. Я им подчеркиваю свою мысль!