Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед - Алексей Лосев

На классическую Грецию дай Бог 50 лет падает. Это Виппер говорил. Я и сам тогда думал — что такое классическая Греция! Сначала это же ничтожество! В 6 веке — ничто, в середине 5 века — расцвет. Это загадка, между прочим, мировая загадка для историка. Я вот не знаю, как Тойнби об этом думает. Он ведь глубокий. Тут у него наверное какое-нибудь объяснение глубокое. Я думаю, Тойнби, который написал 12 томов истории культур, знает. Хотя он первоначально специалист по истории Рима. Когда стал знаменитостью, стал писать эти тома, где у него вся мировая история расписана по 21 культуре. Из этих культур некоторые, правда, абортивного характера.

Я бы тебя заставил Тойнби читать, но слишком много на руках дел.

Homo homini tignum est[68], а не lupus. lupus — это слишком роскошно.

Путаница у Пиррона. Сам он был жрец[69], а учил скепсису, утверждал, что мы ничего не знаем о богах.

Малеин, латинист. Его фамилия от греческого города Μάλέια. Н. В. Брюллова-Шаскольская ученица Малеина. [70]

Театр… Расфуфыренные женщины… Античный театр, великая культура.

Элеаты — Парменид, Ксенофан… Ксенофан учил о едином бытии.

Киренаики — гедоники.

Жить-то надо, но ты не уверен…

По Платону и Аристотелю вещи даны прямо, а у скептиков — они даны-то даны, но в сознании преломляются, искажаются. Античность в целом, конечно, признавала существование вещей. Скептики тоже говорили: или я признаю объект и ищу его, или объекта нет.

У Фихте всё вытекает из Ich, из внутреннего субъекта. Фихте, ученик Канта, принял от Канта непознаваемость вещи в себе. Кант говорил, что мы не имеем интуиции Бога, души, мира. Когда начинаем обо всем этом рассуждать, наше сознание рассыпается на противоречия. Но идеи Бога, души, мира необходимы, потому что без них невозможно ничего знать. Бог необходимо существует как принцип единства и целостности мира, иначе мы лишимся мира. Поэтому — душераздирающее противоречие у Канта. С одной стороны, Бог существует априори с необходимостью, с другой — Он нам не дан никаким постижимым образом. Идея Бога есть таким образом регулятивное, но не конститутивное начало. Такая идея придает наблюдаемым вещам общность, единство. Так мы, например, говорим в целом об античности, о Средних веках и т. д. Мы умеем схватывать целостность явлений. Но признавать такую целостность еще не значит познавать Бога и тем более верить в Него. Кто же тогда Кант? Атеист? Ничего подобного. «Я, напротив, — говорил он, — хочу освободить веру от разума. Она должна верить свободно». Тут конечно у Канта путаница. У Гегеля здесь нет никакой путаницы. Абсолютный монизм.

Что же такое у Канта душа? и Бог? Они вещи в себе? Тогда я их не познаю и

в принципе не могу познать! Какая в таком случае у меня может быть идея? — Споры вокруг этой путаницы у Канта длились десятилетия. На Западе эти споры не прекращаются по сей день. Кант забил тут такой гвоздь, такой осиновый кол, что до сих пор неизвестно, как его надо понимать.

Поэтому Фихте, принимая это всё у Канта, говорит что вещи суть категории субъекта. Стоило после этого субъекта отбросить и оставить только категории, как получился Гегель.

Кант одной ногой стоит в 18 веке, своим дуализмом. Но он уже почувствовал, что в основе вещей есть что-то дубовое, непроницаемое. Он сделал много, но из путаницы не вышел. Канту говорят: смотри, люди молятся, значит есть Кто-то, кому они молятся. А он: разве я говорю что Бога нет? Научно я доказываю невозможность постичь Его, но ведь рациональное познание еще не всё. Есть область морали, в ней правит категорический императив. Он есть нечто субъективное, но и объективное тоже. Мы бы вместо категорического императива попросту сказали — совесть. Благодаря совести человек впервые знает, где добро, где зло.

Категорический императив у Канта это абсолютный критерий, который находится в самом же субъекте. В области морали можно обойтись без разговоров о Боге. Конечно, с объективно-исторической точки зрения мораль имеет ближайшее отношение к Богу. Но мораль ведь может быть и без Бога, например социализм, который учит, что правильно в человеческих поступках, а что неправильно. Руководясь каким-то критерием оценки.

Постой, щас, постой, Володя, я сейчас придумаю, что-то я хотел сказать…

18. 7. 1971. В Грузии идет подготовка к изданию «Первооснов теологии» Прокла. А. Ф. рад.

У них был Иоанн Петрици; это 12 век, грузинский неоплатонизм. Петрици считается продолжателем Прокла. Хидашели[71] написал о нем книгу «Мировоззренческие течения 12 века». Грузины мне заказали перевод «Первооснов теологии» для внутреннего употребления в их институте [72]. Будет указано: «Перевод Лосева». Для них эта вещь

Прокла имеет гораздо большее значение чем для русского мужика, который больше пьянствовать всегда был расположен чем Проклом занимался.

«Первоосновы теологии» важный трактат. На Востоке от него зависят Дионисий Ареопагит, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов. На Западе Иоанн Скот Эригена, Фома Аквинский, который увлекся и Ареопагитом, и этим трактатом. Николай Кузанский в 15 веке базируется на нем. Поэтому Средние века нельзя изучать без этого трактата.

Вначале там в тумане много. Но прочтешь трактат целиком и — «ага, вот куда дело-то идет!». У буржуазных ученых всё рациональ¬но. Прокл для них «мистика», магия; пусть им занимается история религии, а нам тут делать нечего. Сейчас дело несколько меняется. Доддс[73]. издал текст, появились какие-то статейки. Но большого тру¬да на эту тему нет. Бейервальтес? [74] Всего лишь диссертация. А ведь Прокл — это несколько тысяч страниц. Как Платона и Аристотеля, еще лет 50 или 100 понадобится, чтобы его освоить. Сейчас движение большое намечается в буржуазной науке.

Только Лосев в России занимался этим периодом. Остальные отделывались: магия, мифология. Но если Прокла отбросить, то и Платона надо отбросить. Как различить, где у Платона философия, где религия? Народных богов, конечно, Платон, да уже и Сократ, не признавали. Переделывали. Например, Эрот у них — чистейшая философия. Учение о круговращении душ философски трактуется в смысле мироустройства. У Платона очень много гениального и интересного. Но в нем так мощно била эта сила гениальности, что он не мог свести всё воедино. Ни Аристотель не мог.

А неоплатоники — у них продумана каждая строка Платона. Десятки комментариев! Во — такие томины! И всё немцы издали, Прусская академия наук. Каждое платоновское слово для неоплатоников божественно. Каждое истолковывалось бесконечно глубоко. Сейчас, конечно, к платоновскому тексту относятся трезвее. Но и я тоже думаю, что не может быть, чтобы такой гениальный человек так небрежно иногда писал. Тут явно не обошлось без ошибок переписчиков.