Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник) - Валерий Могильницкий

«Сегодня у нас очень радостный день — в сегодняшнем номере „Правды“ описаны подвиги нашего танка „Беспощадный“. Я вам писал о том, что Сталинскую премию мы вместе с Маршаком, Михалковым, Тихоновым и Гусевым отдали на покупку тяжелого танка „КБ“, и вот он теперь отличился — порубал массу всякой техники и фрицев. Это так приятно было услышать. Я был сегодня весь день как безумный от этой огромной радости. Если достанете — прочитайте. Главное, всех ребят из экипажа мы знаем, провожали их на фронт, ребята замечательные — один к одному. „Правда“ от 24 августа, на 2 странице».

В письме Михаил Куприянов находит добрые слова утешения Эйхлеру:

«Часто вспоминаю хорошие наши вечера, а сейчас все раскиданы в разные стороны, но я все-таки твердо верю, что скоро опять будем все вместе и опять соберемся и хорошо поговорим… Крепко вас целую.

Многим обязан Эйхлеру русский советский писатель, литературовед Юрий Николаевич Тынянов. Мало кто знает, что Генрих Леопольдович решил включить в план издания «Детиздата» в 1935 году исторический роман Тынянова «Кюхля» о декабристе В.К. Кюхельбекере и сразу получил от Юрия Николаевича согласительное письмо. Его я также нашел в архиве Эйхлера. Датировано оно 3 октября 1935 года. По просьбе Генриха Леопольдовича Тынянов начал писать исторический роман «Пушкин», однако не успел завершить его. В 1943 году писателя не стало. Эйхлер узнал об этом в Караганде от Нины Федоровны, выбежал из дома на улицу, сел на скамейку и зарыдал. Он плакал до тех пор, пока не достал из кармана свою знаменитую трубку. Но печаль души долго оставалась с ним.

В Караганде сам Генрих Леопольдович не порывал с творчеством. Большую ценность представляют тетради его записей с пометкой «Для себя лично». Тут мы находим его воспоминания о В. Ленине, Н. Крупской, М. Пришвине, Л. Леонове, Д. Бедном, Б. Житкове. Тут же материалы, наброски к задуманному им роману о Севастополе, наброски его писем к Н. Тихонову, К. Паустовскому, Б. Эйхенбауму, С. Колбасьеву (тоже репрессированному писателю). Даже есть черновик письма к Берии — с просьбой вызволить его из ссылки. Увы, увы… Первый палач Сталина молчит, даже не удостаивает Эйхлера ответом.

Еще в Москве Генрих Леопольдович крепко подружился с бывшим моряком, писателем Петром Павловичем Гавриловым, который многим читателям известен как автор рассказа «Егорка». Гаврилов высоко ценил редакторский талант Эйхлера и считал его насильственную отправку в Казахстан большой потерей для литературы. Он проявил себя отчаянным смельчаком, когда написал в защиту Эйхлера письмо на имя помощника Сталина А.Поскребышева и организовал под ним более двадцати подписей известных писателей. Просьба была одна — вызволите из плена ссылки Эйхлера, замечательного редактора, он нужен писателям Москвы. Официального ответа Гаврилов плюс двадцать писателей так и не получили. Был звонок из Кремля Поскребышева — он сказал Гаврилову в таком духе: Эйхлер нужен Казахстану, пусть занимается там просветительской деятельностью. Квартира у него есть, работа в школе предоставлена, жена с ним — что ему еще нужно? Пусть не будоражит писательскую общественность… А то будет хуже!

А Эйхлер уже давно никого ничем не будоражил. Жаль было расставаться с прошлым, любимым делом редактирования книг, но все это уже в минувшем. Он стал нужным и здесь, в Караганде, сотням юношей и девушек, школам, где он превосходно преподавал родную литературу. В нем вовсю раскрылся талант педагога, оратора, Учителя с большой буквы. Вот развязываю стопку его тетрадей-блокнотов, листаю их и нахожу… О своем новом призвании Эйхлер пишет: «Хоть и не мое родное дело, но дело замечательное. И кем бы я был, если бы отнесся к нему без души. Я не был бы самим собой». Его до сих пор отлично помнят в карагандинской средней школе № 3, где он преподавал, там создан уголок памяти Эйхлера. А в 1990 году в областном историко-краеведческом музее был открыт стенд, посвященный жизни и творчеству Эйхлера. На самом видном месте — трубка Генриха, подаренная ему генералом Лукачем. Казалось, из нее шел приятный дымок, который так любил Эйхлер, работая над своими мемуарами и записями..

Глава четырнадцатая

Можжевельник Юло

Он любил ее самозабвенно, мечтал о встрече с ней днем и ночью. «Это моя судьба», — говорил он себе. И однажды не выдержал, взял лист бумаги и написал ей несколько строк: «Я думал, что забуду Вас, но не могу». И загадочно подписался «Ю».

Кто же такой этот «Ю»? Узница Карлага Лидия Серх, репрессированная за «шпионаж в пользу США», получив письмо от «Ю», вспомнила, что недавно она с подругами побывала в Долинке, куда их доставили для обустройства выставки достижений совхоза «Гигант» НКВД. На эту выставку они привезли яблоки, тыквы, колосья ржи, самые лучшие образцы, выращенные на их участке в совхозе. Начали выгружать в Дом просвещения, где должна была состояться выставка, и разные стенды, диаграммы об успехах Карлага в сельском хозяйстве.

— Да, нарисовано не очень чисто, — вдруг услышала Лидия голос принимавшего стенды юноши. — Ну, ничего, подправим.

Оказалось, этот юноша был художник Юло Соостер из Эстонии. Его обвинили в попытке бегства из СССР в Париж с группой выпускников художественного института в Тарту. Всех их арестовали за попытку захвата самолета. Юло приговорили к 10 годам ИТЛ. Согласно постановлению министра госбезопасности ЭССР полковника Москаленко от 15 февраля 1950 года, для отбытия наказания Ю. Соостера отправили в Особый лагерь МВД СССР — Карлаг.

Как мне рассказали секретные документы, наш художник, мечтавший о Париже, попал в Долинское отделение Карлага, где долгое время работал столяром, затем пожарником. Однажды командир пожарной команды увидел, что Юло во время дежурства рисует своих товарищей-пожарников.

— А меня можно? — спросил командир.

— Пять рублей за рисунок, — как ни в чем не бывало ответил Юло, не поднимая головы. А взглянул на пришельца — оторопел: что же теперь будет?

— Да не бойся, — успокоил его командир. — Нарисуешь мой портрет — в художественную мастерскую переведем, будешь заниматься своим любимым делом.

Но заниматься своим любимым делом Юло не пришлось — ему приказали наладить наглядную агитацию в лагере. Портреты Ленина, Сталина, членов Политбюро — писать надоело, но надо… Надо, иначе последнего куска хлеба, последней миски баланды лишат! А писать портреты заключенных, виды лагеря, поселка ему запретили… И когда «кум» узнал, что он тайком продолжает рисовать на запретные темы, то дал команду все его рисунки сжечь в буржуйке, чтобы другим художникам неповадно было режим нарушать. Юло бросился вызволять из печки свои произведения — «кум» ударил его сапогом в лицо так, что выбил все передние зубы.