Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско - Виктор Геманов

Потом, после этих бесед, прошел я по тем местам, где бегал босоногий Саша Маринеско, побывал и на крутой лестнице Софиевской улицы (ныне улица Короленко), был в морском порту, в Аркадии и Лонжероне. Шел и представлял то нелегкое время — начало двадцатых годов — время гражданской войны и послевоенной разрухи. Александр Маринеско был современником знаменитой революционерки-подпольщицы Жанны Лябурб, талантливой и таинственной актрисы Веры Холодной, печально известного бандита Миши Япончика, — странный конгломерат совершенно разных личностей! Может быть, даже где-то пересекались их пути. Что касается Япончика — почти наверняка: тот жил всего через несколько домов от дома Маринеско. А вот с другими… Очень может быть! Такой уж был период в истории страны. В любом случае, как это мне представляется, Саша Маринеско непременно был очевидцем вступления в Одессу красных кавалерийских полков легендарного Пархоменко, видел уход из Одессы восставшей французской эскадры. Вероятно, был в многотысячной толпе одесситов, встречавших поднятый с морского дна эсминец «Занте». Да, да, тот самый, который вскоре станет «Незаможником» и вместе с эсминцем «Петровский» образует ядро Красного Черноморского флота… Время было очень и очень трудное, во многом непонятное. Разумеется, оно не могло не наложить своего отпечатка на характер мальчика.

По рассказам матери Татьяны Михайловны и сестры Валентины Ивановны, рос Саша энергичным и прямым до резкости, не признавал власти без авторитета. Авторитетом же считал того, кто завоевал его делом, а не словами.

Мальчишкой Саша любил слушать рассказы друга своего отца — бывшего матроса-черноморца Ивана Колодкина — о восстании на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков», о тяжелых испытаниях, выпавших на долю участников революционных выступлений. Теперь уже, как говорится, задним числом, представил я, что, видимо, у отца и его друга с малых лет учился Саша самостоятельности, воспитывал силу воли.

Впрочем, учила этому его и сама жизнь. Сколько раз доводилось ему встречаться со злыми и равнодушными людьми, сколько шишек набил он, пока начал разбираться в сложном и противоречивом взрослом мире! Мог не устоять перед соблазнительной вседозволенностью преступного мира, с поразительной жадностью захватывавшего мальчишек с окраин портового города. Но эта опасность счастливо миновала Маринеско. Зато море осталось его увлечением на всю жизнь. Двенадцатилетнего мальчика привлекало то, что в споре со стихией можно было противопоставить ей силу воли и выдержку, морскую грамотность, то есть те качества, которые у него воспитывались незаметно чуть ли не со дня рождения и исподволь направлялись отцом. От природы смелый и находчивый, он к тому же неплохо разбирался в парусах, характере черноморских ветров. Вскоре после получения членского билета яхт-клуба он гонял яхту не хуже «фирменного» яхтенного капитана. Он самостоятельно поступил в школу юнг, размещавшуюся на старом пароходе «Лахта». Здесь Александр Маринеско полностью доказал, что не зря носит морскую фамилию. Он выходил в море даже при свежем ветре, участвовал во многих соревнованиях по парусному спорту и в гребных гонках. Не случайно способного моряка, отлично разбирающегося в хитростях погоды и сложностях моря, заметило руководство. По путевке комитета водников его направили в Одесский мореходный техникум.

Учился Маринеско отлично. Он быстро схватывал то, что передавали будущим мореходам бывалые моряки, старые капитаны, среди которых был недавний капитан учебного парусника «Товарищ» Иван Эрнестович Фрейман. Этот опытнейший, признанный мореход принимал у Александра Маринеско выпускные экзамены.

После второго года учебы, как вспоминают его рассказы родные и друзья, в рейсе на пароходе «Ильич», ходившем по Ближневосточной линии, обнаружились неисправности, и вместе со всеми матросу второго класса Александру Маринеско довелось ремонтировать судно на ходу. Вот когда помогли богатые навыки, полученные им в школе юнг! Командование объявило Александру Маринеско благодарность, первую в его жизни.

Но особенно часто вспоминал он учебное плавание на паруснике «Товарищ» после первого года учебы в техникуме.

… Рейс продолжался уже много дней. И все дни дул ровный легкий ветер. Постепенно нежно-голубая гладь моря превратилась в темно-синюю, чуть колыхающуюся равнину. На ее фоне белоснежным лебедем, распустившим паруса-крылья, молчаливо рассекал волны четырехмачтовый «Товарищ». Нещадно палило южное солнце. Наступил наконец короткий перерыв после палубных тренировок. Курсанты, проходившие практику, раздевшись до трусов, лежали на источающей дурманящий запах дерева шлюпочной палубе. Кто подремывал, кто лениво следил за соревнованием бегущих облаков. И вдруг один из юношей вскочил и крикнул им:

— Смотрите, Сашка-то!

На марсовой площадке, на двадцатиметровой высоте, Маринеско делал стойку на руках… Курсанты онемели от удивления и восторга. Но тут прозвучал усиленный мегафоном хриплый голос капитана:

— Немедленно вниз! Мальчишка!!! Ко мне, в каюту!

Через пару минут виновник смущенно топтался возле двери капитанской каюты.

— Ну и что прикажешь мне делать с тобой? — встретил его капитан. — Что я скажу твоему отцу, доверившему тебя мне? Что выгнал, мол, с судна? Что впору тебе не в море ходить, а с пацанами в ушки играться? Скажи на милость, что тебя погнало на марс?!

— Сдержаться не мог… — выдавил из себя Александр.

— Значит, нет у тебя внутри тормозов, коли бахвалишься перед другими, геройство свое выпячиваешь. А если бы упал, разбился?..

Долгим и трудным был тот разговор.

— На выходки всякие тратишься. А пора бы научиться сдерживать себя. Попомни мое слово: много ты будешь терпеть из-за своего характера, если не возьмешь себя в руки!..

Вспомнит, ох как не раз вспомнит потом Александр Иванович этот разговор. И как будет корить себя, что так и не выкорчевал до конца того давнего мальчишества! Правда, будет это позднее лет на пятнадцать. Тогда же, выслушав старого капитана и стыдясь за свой проступок, Александр вымолвил лишь одно:

— Больше такого не повторится. Честное слово!

Да, такое тогда не повторилось. Маринеско с отличием закончил техникум по специальности штурмана и получил назначение на флот — вторым помощником капитана на пароход «Красный Октябрь». Потом станет он помощником капитана танкера «Аванесов». Но это потом. А на «Красном Октябре» в первом же рейсе попадет в серьезный шторм. Как говорится, страшный, но не смертельный все-таки. Однако в памяти Александра Ивановича отложился он наособицу. Потому что в ту страшную штормовую ночь, когда кряхтел и стонал старый пароход, впервые ему, вахтенному начальнику, довелось увидеть над бушующим морем багровые россыпи сигнальных ракет — кто-то терпел бедствие. Нет на море другого такого закона, который исполнялся бы без раздумий, без проволочек каждым мореходом, как этот, — спасение попавших в беду. И хотя старый пароход сам мог вскорости подавать сигнал бедствия, помощник капитана тотчас изменил курс.

Оказалось, что на небольшом военном судне — торпедном катере, застигнутом штормом далеко от берега, вышли из строя двигатели. Волны сорвали радиоантенну, повредили обшивку корпуса, вода наполовину затопила трюмы. Помощь подоспела в самый последний миг. Однако не увидел Александр Иванович паники, суматохи на катере. С достоинством, твердо и уверенно держались моряки тонущего судна, не ждали сложа руки помощи: откачивали воду, заделывали пробоины, поддерживали обессилевших…

Это была первая встреча Маринеско с военными моряками. Смелые и решительные действия его в том эпизоде высоко оценены были командующим Черноморским флотом. Он объявил Александру Ивановичу благодарность. А начальник пароходства вручил ему премию — месячный оклад.

Так уж получилось, но только вскоре молодой помощник капитана отличился снова. Сам он так записывал в тетрадке-биографии:

«Пароход наш был старая посудина, водоизмещением около тысячи тонн, плавающая по Крымско-Кавказской линии, и в летнее время использовался для перевозки зерна. Капитан был моряк опытный, но пьяница великий. И хотя он окончил мореходное училище с отличием и сразу же был назначен капитаном танкера, теперь ему доверяли только небольшие суда. Недели две капитан внимательно ко мне присматривался, а затем полностью доверился и во время вахты почти не заглядывал на мостик.

Через два месяца я был уже вторым помощником и на этой должности хлебнул порядочно горя. Шли форсированные перевозки зерна из Николаева, Херсона и Скадовска в порты Закавказья. Чтобы перевыполнить план, судно излишне перегружалось. До поры до времени все обходилось благополучно. Но однажды, часах в двадцати хода от Батуми, разыгрался шторм баллов восемь. „Коробочка“ наша была так перегружена, что шла почти в подводном положении. Повреждений было много. Волны снесли шлюпку и парадный трап. Так мы дочапали до Батуми, и, только когда вскрыли трюмы, узнали, что нас спасло подмоченное разбухшее зерно. Оно плотно забило пробоину и перекрыло поступление воды…»