Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Ухватившись за это предложение, Гинденбург согласился написать письмо Лебелю, в котором он отметит свое отрицательное отношение к законопроекту об экспроприации. Письмо было быстро написано и отправлено. Гинденбург назвал референдум «опасной атакой на официальные основы государства», на закон и мораль в целом. Он предостерег против злоупотребления плебисцитом. Если позволить раздувать огонь страстей широких масс, находящихся под бременем всеобщей нищеты, нация однажды может оказаться без гарантий своей культурной, экономической и общественной жизни. Лебель, не теряя времени, опубликовал письмо в специальном выпуске «Дойчен шпигель». Газета, выпущенная многотысячным тиражом, произвела сенсацию. Заявление маршала было с торжеством встречено правыми и с разочарованием левыми. Республиканцы с уважением отнеслись к президенту, должным образом исполняющему свои обязанности, но даже те, кто были согласны с его аргументами, возражали против открытого «десанта» на политическую арену. Тем не менее Гинденбург был рад возможности показать правым, что, несмотря на все разногласия, он сердцем на их стороне, и Вестарп и его коллеги смогли использовать письмо президента для увещевания своих не в меру ретивых избирателей.

Письмо оказалось полезным во многих отношениях. Не менее чем референдум Лебеля беспокоило очевидное стремление Гинденбурга сформировать новое правительство, которое, в отличие от правительства Маркса, пользовалось бы поддержкой большинства. Для достижения этого маршал был даже готов включить в состав кабинета некоторых социал – демократов. Этого Лебель надеялся избежать, вбив клин между президентом и социалистами. В статье в «Дойче тагесцайтунг», которая появилась как раз за день до опубликования письма Гинденбурга в «Дойчен шпигель», снова утверждалось, что социалисты и коммунисты заявляют, что найдут поддержку у Гинденбурга в проведении референдума. «Истинная цель левых – уничтожить единственную гарантию стабильного политического развития, которую мы имеем в Германии, влияние президента рейха фон Гинденбурга. <…> Имя Гинденбурга должно было использоваться ими для уничтожения нашего существующего государства, основанного на законе и порядке. <..> Если бы план оказался успешным, Германия оказалась бы снова ввергнутой в революцию или социалистические и коммунистические беспорядки 1918 года». Письмо Гинденбурга должно было развеять и эти опасения. Втягивая Гинденбурга в дискуссию, писала центристская «Кельнише фолксцайтунг», делается попытка предотвратить формирование коалиционного правительства, куда вошли бы представители всех партий от Немецкой народной партии до социал – демократов. Как надеялся Лебель, после опубликования письма интенсивность межпартийной борьбы должна была значительно возрасти.

20 июня 1926 года состоялся референдум. За принятие законопроекта было отдано 15,5 миллиона голосов, то есть недостаточно для его принятия. Тем не менее эта цифра была весьма внушительна и означала, что довольно многие предпочли бы прямую экспроприацию собственности бывших правящих династий. Те, кто голосовали за, думали о потерях, понесенных из – за войны и инфляции, и хотели, чтобы правящие династии разделили с ними эти тяготы.

И снова правительство не смогло предложить конструктивную альтернативу. Избавившись от законопроекта об экспроприации, оно предприняло усилия, чтобы урегулировать эту проблему другими способами. Его предложения весьма щедрой компенсации были отвергнуты и правыми, и левыми. Немецкие националисты утверждали, что правительство требует неоправданных и неконституционных жертв от принцев, а социалисты и коммунисты, наоборот, считали, что предлагаемые меры недостаточно радикальны. Гинденбург колебался. Сначала он снова выступил в оппозиции к предлагаемому правительством законопроекту и даже пригрозил, что скорее распустит рейхстаг, чем его подпишет. Однако Вестарп, знавший, что немецкие националисты потерпят серьезное поражение на выборах, убедил его, что роспуск нежелателен. Тогда президент решил, что, если законодательного урегулирования не избежать, его следует достичь как можно быстрее: волнения предшествующих недель показались ему слишком утомительными. Кроме того, он, несомненно, учитывал, что аграрные круги к этому времени открыто выступили против лидеров националистов и потребовали немедленного принятия закона. Стремясь сказать свое слово по тарифам и другим вопросам, они хотели доказать, что заслуживают право войти в правительство. Некоторые их представители, выходцы из безупречных старых прусских семейств (Харденберг, Рихтгофен, Арним), даже тешили себя мыслью о создании собственной партии. Когда немецкие националисты проявили упорство в отрицании правительственного закона, Гинденбург попытался напугать их, пригрозив распустить рейхстаг. Придя в ужас от перспективы новых выборов, многие пересмотрели свою позицию. Вестарп, чтобы несколько успокоить их, сказал, что эту угрозу не следует принимать всерьез, что принятие закона обеспокоило бы и самого президента.

Столкнувшись с протестами со всех сторон, Маркс отказался от борьбы за закон. Он подумывал об отставке, но по требованию Гинденбурга остался на своем посту. Он не стал подталкивать президента к роспуску рейхстага, как того требовали социал – демократы, уверенные в своей победе на новых выборах. Таким образом, возможность улучшить положение республиканских сил снова не была использована.

Проблема переместилась в отдельные германские государства, и каждое из них постаралось урегулировать по – своему вопрос со своим прежним правителем. Желая ускорить процесс, Гинденбург предложил Бергу снизить требования. Когда же он отправился в Баварию на ежегодную охоту, его старые друзья уговаривали его оказать поддержку принцам. Маршал попросил Маркса воздействовать на прусское правительство для быстрейшего решения вопроса. Гинденбург предвидел серьезные трудности, если бы он еще раз был вынесен на обсуждение рейхстага: тот мог принять предложение левых или даже потребовать полной экспроприации. В этом случае, предупредил маршал, ему придется оставить пост президента.

Маркс намек понял и провел поспешное совещание с одним из своих соратников по партии из прусского правительства. Его коллега не видел перспективы урегулирования вопроса, поскольку требования социалистов, пока суд да дело, стали еще более жесткими. Однако спустя всего лишь несколько недель социалисты согласились на договорное урегулирование проблемы с Гогенцоллернами, которое включало меньше преимуществ для Пруссии, чем вариант, предложенный рейхом. Они сделали это, как отметил Маркс в своих мемуарах, чтобы «избежать худших последствий». Не приходится сомневаться, что их предупредили о возможной отставке Гинденбурга, если они не пойдут на мировую. А каково бы ни было их отношение к маршалу, они не были готовы к новым президентским выборам. Социалисты снова продемонстрировали нерешительность и неуверенность, вызвавшие презрение их противников. «Это был тяжелый удар по парламентской системе», – впоследствии прокомментировал ситуацию канцлер Маркс, а один из депутатов «Центра» заметил, что никто не удивится, если каждый новый кризис будет приводить к более решительным требованиям передачи власти сильному человеку, который ограничит права рейхстага.

Действуя с осмотрительностью, республиканцы вполне могли обратить кризис себе на пользу, и Гинденбург вряд ли стал бы на их пути. Это стало очевидно по прошествии еще нескольких недель, когда президент столкнулся с новыми трудностями. На этот раз непредвиденные осложнения были связаны с генералом фон Зектом – главой рейхсвера. Осенью 1926 года Зект разрешил старшему сыну бывшего кронпринца служить офицером связи на маневрах рейхсвера в Южной Германии. Когда это стало известно, республиканская пресса разразилась гневными статьями о монархических устремлениях в армии. Решение Зекта подверглось критике также как мешающее действиям Штреземана, который как раз в это время пытался добиться вывода англо – французских войск из Рейнской области. Министр рейхсвера Геслер не был поставлен в известность о назначении принца и отказался защищать генерала. Он проинформировал Гинденбурга, что будет настаивать на отставке Зекта, иначе уйдет сам. Гинденбургу не нравился Зект, но еще больше ему не нравилась мысль об увольнении генерала по требованию штатского лица. Хуже того, от него потребовали наказания Зекта за то, что тот разрешил служить в армии внуку императора. Вестарп поспешил к президенту, чтобы внушить ему мысль о необходимости воспротивиться ультиматуму Геслера. Однако Маркс принял сторону Геслера, как и практически весь кабинет. Оказавшись перед лицом нового правительственного кризиса, президент решил уступить.

Его последняя встреча с Зектом стала весьма неприятным испытанием. Что скажет император? Маршал не критиковал генерала за самовольное решение, он даже не упомянул имени принца. Позднее в своих личных записях он подчеркнул, что просил Зекта об отставке не потому, что тот пригласил на службу принца, а потому, что не мог себе позволить пойти против правительства. Зекту он показался встревоженным и беспомощным. Маршал сказал: «Что я могу сделать? Я не имею права допустить еще одного кризиса кабинета». Чтобы хотя бы как – то подсластить горькую пилюлю, он спросил Зекта, примет ли он пост посла «<в Токио, Лондоне или Мадриде». Генерал ответил согласием, но дальше предложения дело не пошло. Штреземан, не доверявший Зекту и помнящий о возможных негативных последствиях такого назначения, всякий раз, когда Гинденбург поднимал этот вопрос, выдвигал решительные возражения. Маршал не стал настаивать[15].