Дети блокады - Михаил Сухачев

Витька согласно кивнул и хотел было рассказать о своем знакомстве с этой семьей, но девушка продолжала:

– Потом оказалось, что хозяин квартиры не погиб. Месяц назад, когда мы только поселились, он приходил сюда, рассказал, что где-то на переправе его рота попала под бомбежку. Многие погибли, а его взрывной волной отбросило в воду. Пожаров вынырнул и едва успел залезть на понтон, как другая бомба разнесла переправу на части. Ему попал осколок в спину. Так на этом понтоне в бессознательном состоянии его унесло течением далеко от места переправы. Очнулся он уже в полевом госпитале. И вот с эшелоном подарков из Омска ему удалось приехать в Ленинград. Когда он узнал о гибели семьи, едва не потерял сознание. Плакал навзрыд, когда увидел в коридоре на вешалке красную с белой кисточкой испанку дочери. Он взял ее с собой. Вот такие-то дела… – закончила она рассказ, а потом вдруг спросила: – А ты тоже не знал, что они все, то есть не все, а мать и дочь, погибли?

– Эльза, то есть дочь, не погибла, – тихо сказал Витька. – Она в детском доме, здесь недалеко, на Воронежской.

– Да что ты?! – всплеснула девушка руками и прижала их к лицу. – Как же так получилось, что никто не знал об этом в доме? Да ты-то откуда знаешь? Ты тоже детдомовский?

Витька смутился и не смог ответить, им, чей он.

– Не, я был в детдоме, а потом… А сейчас опять… – Он окончательно запутался.

– Беспризорный? Сбежал из детдома? – допытывалась девушка. – Где ты живешь? Не воруешь ли?

– Ничего я не ворую, – с обидой ответил Витька и, решив, что лучший выход из положения – это уйти, повернулся и пошел к двери.

– Постой! Я должна знать. Я член комиссии по выявлению беспризорности в Московском районе.

– А я живу на Петроградской стороне, – проговорил мальчик уже у двери комнаты.

– Ну ладно, не сердись. Надо узнать, не оставил ли отец девочки свой адрес у дворничихи. Пойдем со мной.

Она быстро, не стесняясь присутствия мальчика, натянула чулки в резинку, такие же, в каких сам Витька ходил до самого начала войны, сунула ноги в большие красноармейские ботинки, накинула шинель и, на ходу застегиваясь, пошла к выходу.

Комната дворничихи под лестницей оказалась открытой, но пустой. Девушка вошла в одну из квартир на первом этаже и через минуту вышла еще более опечаленная, чем ранее.

– Дворничиху вчера убило бомбой. Я два дня работала в Парголово по сбору хвои и не знала. Всё. Оборвалась последняя надежда. Что же нам делать?

– Я пойду, мне некогда, – хотел отделаться от нее Виктор.

– Куда? Надо бы девочке сказать, что отец ее жив. Как ты думаешь?

Он никак не думал. С Эльзой он встречаться не собирался, чтобы не осложнять дело с отъездом на фронт, и потому неопределенно пожал плечами.

– Ты говоришь, она на Воронежской? Пойдем туда.

Чем ближе они подходили к детдому, тем сильнее Виктора охватывало волнение. Сейчас, когда был убран снег, трупы, мусор и нечистоты, улица казалась шире, а дома выше и светлее. Многое изменилось за это короткое время. Исчезла деревянная ограда Большого сада, а вместо деревьев торчали высокие пни. Бросался в глаза развороченный снарядом угол школы, под самой крышей.

Они поднялись на второй этаж в кабинет директора детдома.

– Здрассьте, Нелли Ивановна, – произнес Витька.

– Здра-авствуй, – протяжно произнесла директор. – Батюшки! Неужели это ты, Стогов Виктор? Пропащая душа! Откуда ты объявился? Где вы его отыскали? – обратилась она к девушке.

– Да нет, я его не искала, и это он меня сюда привел, – ответила девушка. – И вообще, я пришла к Пожаровой. Как ее зовут? – обернулась она к мальчику.

– Да, Нелли Ивановна, у Эльзы отец жив, он снова воюет, – вмешался Витька.

Вдруг дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Эльза.

– Витя! – вскрикнула она, прижавшись к косяку двери, но вдруг побледнела и стала медленно опускаться на пол, потеряв сознание.

Все кинулись к ней, а Витька не мог шевельнуться. Он вспомнил, как уже однажды в лагере из-за него Эльза лишилась чувств, а его за это выдрал брат Андрей, работавший пионервожатым.

– Ничего, пройдет, – как бы оправдываясь, говорила директор, помогая уложить девочку на кушетку. – У нас все волнения кончаются обмороком. Проклятая война! Дети из-за нее страдают больше, чем взрослые. – Нелли Ивановна несколько раз провела ваткой, смоченной нашатырным спиртом, возле носа Эльзы.

Девочка вскоре открыла глаза. Настороженно она смотрела только на Виктора.

– Ну что ты, глупышка? – с улыбкой обратилась к ней директор. – Видишь, вернулся твой шалопай и принес хорошую весть. Только ты не волнуйся, сейчас тебе всё расскажут.

Нелли Ивановна не разрешила Эльзе встать, и она лежа слушала рассказ об отце, плакала, тихо повторяя: «Папочка, папочка, как я хочу увидеть папочку…»

Витька глядел на Эльзу и думал, что его бегство на фронт теперь дополняется новой целью: непременно найти Сергея Яковлевича Пожарова.

Девушка стала собираться домой. Поднялся и Виктор.

– А ты куда? – спросила Нелли Ивановна.

– Мне надо, – уклончиво ответил он.

– Куда надо? И вообще, изволь отчитаться: где ты пропадал? После того как ты остался один в городе, я несу за тебя ответственность.

– Как – один? А сестры, они?..

– Нет, нет, они не умерли. В феврале, с началом эвакуации, их отправили на Большую землю, кажется в Казань.

Витька рассказал все, что с ним произошло, за исключением своих планов.

– Значит, удрал от эвакуации. Ты, как колобок, и от дедушки ушел, и от бабушки ушел… Но от нас не уйдешь. И от эвакуации тоже. В райисполкоме предупредили, что детдом будет эвакуирован обязательно. А сейчас иди в группу. Там все твои дружки по двору и улице. Наверное, есть хочешь? Потерпи, уже скоро обед! – Нелли Ивановна взяла мальчика за руку, словно боялась, что он вот сейчас схватит шапку в охапку – и поминай как звали.

Виктор шел под охраной директора и Эльзы, мысленно ругая их, девушку, а пуще всего себя за слюнтяйство и нерешительность. Но упоминание об обеде несколько сглаживало остроту переживаний, потому что есть хотелось страшно.

В отличие от Эльзы Валерка встретил друга без удивления, словно не только знал, где тот пропадал, но и когда они должны встретиться. Он кинулся к Витьке, обхватил его, повалил на кровать и сел верхом на грудь.

– Ну ты даешь! Тебя уже в яму закопали и надпись написали: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил, в яму закопал и надпись написал: „У попа была собака…“» – Валерка весело пропел бесконечную детскую песенку-считалку.

Возню их прекратила няня, сообщив, что Витьку вызывает врач. Это сразу испортило ему настроение.

– Лучше бы я не возвращался, – пожаловался он другу.

– Да уж, такая зануда! – поддакнул Валерка. – Сейчас начнет: «Здесь болит? А здесь? А тут? Открой рот, шире, еще шире», лезет своими железками прямо в глотку, пытает: «Как стул, не замечал ли глистов? Нет? Присмотрись». Тьфу! – Валерку даже передернуло от отвращения.

Но Витька отделался быстро. Узнав, что он жил у Веры Георгиевны, врач восторженно заулыбалась, сказала, что училась у нее, и долго расспрашивала о профессорше.

«А она не такая уж противная, как расписал Валерка», – подумал он, выходя из кабинета.

Засыпая, Виктор вспомнил о Вере Георгиевне, пожалел о том, что огорчил ее, сбежав на фронт, не простившись. Конечно, она догадается о его попытке уехать на машинах с выздоравливающими бойцами. Но в то же время каким-то утешением было то, что, не убеги он от Веры Георгиевны, Эльза не узнала бы, что ее отец жив.

А теперь его задача – найти Пожарова и сообщить радостную весть о дочери.

Глава 17

Проснулся Витька рано от того, что рядом кто-то хныкал во сне. Мальчик огляделся. Слабый свет, проникавший через окна, на две трети забитые досками, едва позволял различить комнату. Это был физический кабинет, гордость школы и его владельца – учителя физики Бориса Ивановича. На стенах во всю их длину до сих пор висели застекленные шкафчики с учебными приборами. С этим классом у Виктора были связаны особенно теплые воспоминания.

Борису Ивановичу очень нравились Витькина любознательность и самостоятельность. Завидев среди толпы школьников юркого карапуза, учитель физики подхватывал его на руки и нес на урок в свой кабинет. Здесь мальчику предоставлялась полная свобода. Он мог сидеть на высоком учительском стуле, когда Борис Иванович объяснял урок, ходить между столами школьников во время лабораторных работ.

В пять лет младший Стогов стал неизменным помощником учителя при демонстрации опытов, знал почти все приборы, их устройство и работу. И нередко, чтобы пристыдить неподготовленного ученика, Борис Иванович просил: «Ну-ка, Витек, расскажи этому неучу устройство трансформатора». Правда, иногда Витька расплачивался за свои знания подзатыльниками от пристыженных неучей.