Мужчина ее мечты - Виктория Угрюмова

Абессинов бессильно опустился на пол и привалился спиной к стене.

— Прежде всего придется свернуть дело. Перевести в наличные максимальную сумму — сколько сможешь. Остальное останется. У меня, Шу, нет времени аккуратно выяснить, кто хочет убить мою женщину. Придется рисковать. И я почти уверен, что меня очень быстро вычислят. В запасе есть всего несколько дней, и за эти дни ты должен собраться. Меньше всего я хочу, чтобы ты пострадал из-за меня и моего смятения чувств. Ты слишком дорогой мне человек.

— Я буду готов.

— Посади кого-нибудь в мою машину, пусть поездит по городу. И пусть не просто катается, а изображает осмысленные действия. И обязательно побывает вот по этому адресу. — Володя пробормотал несколько цифр и название улицы. — Постоит недалеко от дома, затем подъедет к фирме. Правильно пускай ездит, дабы доставить удовольствие тому, кто будет внимательно следить за его действиями.

— Не учи старого филина ловить мышей.

— И если ты дашь мудрый совет, как спасти ее…

— Пока не буду знать, в чем дело, мой совет не будет мудрым.

— Верно, учитель. Ну, благослови меня. — И Володя Абессинов склонился перед старым китайцем.

— Ступай, мальчик, — прошептал тот.

— О чем, о чем они говорили? — бушевал Н. Н., нервно нарезая круги по толстому иранскому ковру, устилавшему пол в его кабинете.

— Они говорили по-китайски, — еле слышно ответил Константин Григорьевич. — Ничего не понятно.

— Мне самому понятно, что непонятно! — рявкнул Н. Н. — Переводчика нашли?

— Одного нашли, но он говорит, что это не то наречие, не то древний диалект…

— Короче, не фурычит!

— Так точно. Ни слова не понял, Николай Николаевич.

— Идиоты! Чему их в институтах учат?! — Он метнул гневный взгляд на съежившегося помощника. — А вам, дегенератам, я за что деньги плачу?!! Найдите специалиста-синолога!

Константин подумал, что синологи, кажется, занимаются собаками. И его счастье, что не решился довести эту мысль до своего разъяренного шефа, а то бы еще и головы лишился из-за незнания разницы между кинологами и синологами (впрочем, он так же был уверен, что кинологи занимаются кино).

— Ищем, ищем, — торопливо заговорил он. — Только загвоздка в том, что теперь ведь институты не работают. Специалисты «челноками» крутятся. Нам назвали фамилию, но вычислить пока…

— Уничтожу!!! — завизжал Н. Н., и помощник, как нашкодивший кот, опрометью кинулся из кабинета.

Как только дверь за ним захлопнулась, хозяин потряс головой. С лица его будто стерли гримасу ярости — оно снова стало безмятежным и спокойным.

— Не погонишь — не поедешь, — довольно промурлыкал он. — Главное, что «маячок» работает.

«Хаммер» — заметная машина. Однако водитель за рулем сидел крутой: быстро оторвался от его наблюдателей. Впрочем, он действительно профессионал, а Н. Н. приходится работать с придурками, как ни горестно это сознавать.

Но профессионал или нет, а техника не подведет. Хозяин кабинета довольно разглядывал компьютерную карту, по которой довольно быстро передвигалась яркая малиновая точка. «Вот, адресок совпадает. Поехал посмотреть, что к чему. А молодец парень — времени зря не теряет. Предложить ему, что ли, место? Четко работает, вызывает доверие. Правда, доверять нельзя никому, можно только робко надеяться. Если, конечно, соблюдать главное правило: на Бога надейся, а верблюда привязывай».

Если бы кто-то спросил Н. Н., зачем он приказал поставить «маячок» на машине киллера, зачем прослушивал его разговоры со старым китайцем, зачем тратил на это время и значительные средства и отвлекал своих людей, тот бы затруднился аргументирование ответить. Но, по сути, причина только одна: Н. Н. с незапамятных времен привык все держать под своим контролем. Единственный раз он изменил этому правилу, и последствия приходится расхлебывать до сих пор.

— Откуда это у тебя? — спросил Макс.

— Из архива. — Разумовский поставил на плиту чайник, вытащил из кухонного шкафчика едва початую бутылку «Хеннеси», который привык называть на французский лад, по имени производителя — «Эннеси». Затем сгреб фотографии в кучу и отодвинул в конец стола. — Я потому и говорю, что ты пришел очень вовремя. Мне тошно и страшно, Макс. И мы нашли даму фигуранта…

— Я догадался, — кивнул Одинцов. — И даже догадываюсь теперь, кто твой фигурант. Черт! Знали бы коллеги, что можно отыскать в наших пыльных и заплесневевших архивах, тут бы очереди желающих выстраивались… Хорошо еще, Бог милует. Но причем тут я и мои блестящие догадки? Ты-то сам все понимаешь?

— Не совсем, дружище. Только сообразил, что это и есть легендарная возлюбленная твоего японца.

— Да. Это она. Легендарная, как ты метко изволил выразиться. Представляешь, он называл ее «лунной хризантемой». Правда, красиво?

— Невероятно красиво, Макс… Мы с тобой никогда всерьез и подробно не говорили о твоем иэмото, и теперь я очень жалею об этом. Странным образом мне мешает жить не то, что я знаю, а то, чего я не знаю. И мне придется просить тебя рассказать все, что ты помнишь, чтобы я хоть в чем-нибудь разобрался.

Игорь плеснул коньяка в широкобедрые бокалы, и само собой вышло, что порция оказалась неприлично больше, чем положено по этикету. Друзья чокнулись и так же не по правилам ухнули янтарную душистую жидкость залпом.

— Грех такую красоту, как водку, на грудь принимать, — заметил Макс. — Я готов все, что помню и знаю…

— Подожди, — поспешно перебил его Игорь, — не говори сейчас ничего. У тебя-то многое встало на свои места, и ты вроде готов излагать свою версию. Но ты же еще не знаешь самого главного.

Одинцов вопросительно уставился на друга. Повисла неловкая тяжелая тишина, постепенно становившаяся все значительнее и трагичнее. Во взгляде Макса мелькнула безумная догадка.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Если ты все еще собираешься выяснить, что собой представляет моя Ника Самофракийская, то вот тебе целая кипа ее портретов. Дерзай!

Макс ошарашенно повертел головой. Вытянул наугад из кучи фотографий одну, на которой загадочно улыбался его учитель-японец и заразительно хохотала, закинув голову, юная женщина. Он внимательно вгляделся в ее лицо:

— Знаешь, Игореш… Ты, конечно, влез в какое-то совершенно сумасшедшее болото по самые уши, но я тебе завидую. Правда-правда, искренне и честно говорю, что завидую. Женщина Уэсуги — это не просто длинноногая красотка с большими глазками. Это личность. Не могу утверждать, что знал ее, как самого себя, но я очень уважал ее. Наверное, был чуточку влюблен, — впрочем, кто из нас не был чуточку влюблен в нее? Она никогда не была похожа на других девушек, и после я не встречал подобных женщин. Может, на самом деле это тот редкий случай, когда ты нашел свою судьбу.

— Если она меня любит, конечно.

— Любовь нужно заслужить, что бы там ни говорили поэты о спонтанности и непредсказуемости этого чувства. Любви достойны только достойные.

— Ого, как ты заговорил — улыбнулся Разумовский.

Макс рядом, Макс готов помочь, и это вселяло надежду.

Мы были разные. Совсем разные, просто невыносимо. Нас трудно представить вместе. Так что неудивительно, что нас тянуло друг к другу, как магнитом.

Здесь все сложилось в одну кучу. И мое невозможное, на грани бреда и боли, увлечение средневековой Японией, ее традициями, культурой, мифами и легендами. Это давало мне возможность понимать Нобунага, как никто другой, а ему представляло редкое счастье быть по-настоящему понятым.

И наше одиночество — звенящее, заполнившее собой все пространство — тоже сказалось.

Жорж отдалялся от меня стремительно. И дело вовсе не в его частых и долгих отлучках — я умела ждать и прежде ждала терпеливо. Кроме того, я всегда руководствовалась в жизни мудрым заветом великого Тамерлана: «В конечном итоге победа достается не самому сильному и не самому хитрому, а самому терпеливому».

Но оказалось, что нам уже не сложить эту головоломку.

Огромную роль в том, что мы перестали быть по-настоящему близкими, сыграла все та же политика. Как случилось бы и во времена революции, мы оказались по разные стороны баррикад. Естественно, что перемены в стране представлялись мне важными, естественными и бесконечно необходимыми, а Жорж не мог их принять. Он стал похож на человека, пережившего смерть своих детей, и по-человечески я его жалела.

Может быть, я повзрослела и очерствела, вполне это допускаю. Но что-то хрупкое и ажурное внезапно сломалось с отчетливым хрустом. Самым страшным казалось то, что страстная и нежная любовь осталась, но не осталось возможности быть вместе. От этого впору сойти с ума. Нобунага появился как нельзя кстати.

Человек из другого мира, из мечты, из преданий о падении дома Тайра и легендах о Ёсицунэ.

Я учила эти волшебные строки наизусть, я отчетливо видела каждую из тысяч криптомерий и холмы в медно-красных кленах, я знала все тропинки к храму Тодайдзи с садом вокруг пруда, из которого торчат зеленые замшелые камни и где лениво шевелят плавниками тусклые мельхиоровые карпы, я любовалась горой Фудзи, вечно скрытой в дымке, и рыдала над павшими в битве при Минатогава.