Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

По сходным мотивам в комсомол вступил и Лаврененко. Вначале и его не особенно сильно затронула революция, он окончил среднюю школу-семилетку, затем учился в профшколе при металлургическом заводе в Днепропетровске. В силу возраста — в 1917 г. ему было всего девять лет — он, как и Чалых, не имел собственных воспоминаний о революции, а лишь с восторгом слушал рассказы о ней. В комсомол пошел, как в молодежный клуб: «Именно тогда мой двоюродный брат… значительно старше меня, участник Гражданской войны, командир красноармейского батальона, рассказал мне о величии Октября, говорил о цене крови, пролитой за народ, увлек на молодежную комсомольскую стезю. С той поры мне довелось быть комсомольским вожаком в профшколе и на Днепропетровском металлургическом заводе»{478}. Т.Б. Кожевникова, Т.В. Федорова и Д.И. Малиованов не в последнюю очередь свидетельствуют, что комсомол функционировал не только в качестве политической организации, но и в качестве союза молодежи, стремившейся испытать какие-то приключения и переживания. Они пишут о своих коммунистических убеждениях, так же как Логинов и Поздняк, но в равной мере и о факторе досуга и развлечения в комсомольской жизни, подобно Лаврененко и Гайлиту. Федорова, в 1925 г. ставшая пионеркой, особенно подчеркивает самосознание, которое ей прививалось уже в пионерской организации: «Вы молодые хозяева страны, вы за все теперь в ответе, вы должны все уметь!»{479} А вот что она чувствует, будучи комсомолкой: «Все кажется интересным, захватывает и волнует»{480}. Федорова вступила в комсомол в 1931 г., после того как закончила семилетку и пошла учиться в ФЗУ и работать такелажницей на московском заводе «Каучук». Если для других переломным моментом явился 1917-й год, то для нее начало новой жизни ознаменовалось приемом в члены ВЛКСМ. Завод казался ей «родным домом», где старшее поколение рабочих давало путевку в жизнь новому поколению и делилось с ним своим опытом. «Это было суровое и трудное время… Распределение продуктов питания и промышленных товаров строго регламентировалось и выдавалось по карточкам. Но нам хорошо! Мы уже почти рабочий класс… А до чего мы любили праздничные демонстрации! Особенно хорошо шагать по Москве в Первомай — весна!»{481} — так описывает Федорова открывшийся перед ней мир, который предлагал приключения и яркие переживания, принес ей образование и профессиональный успех. Все это воплощало в себе комсомольское сообщество. Когда секретарь комитета комсомола в 1932 г. рассказал молодым работницам и рабочим о Метрострое, строительстве подземной железной дороги в Москве, Федорова сразу решила, что ее место там: «Не сговариваясь, три девчонки, три недавних фабзайчонка — комсомолки Зина Максакова, Шура Лазарева и я подняли руки: "Мы пойдем. Пишите нас"»{482}.

На Метрострое комсомол означал для Федоровой прежде всего привилегированный кружок подруг, которые вместе пили чай, ходили в кино и посещали политические мероприятия. Вершиной всего, что могла предложить своим членам метростроевская комсомольская организация, был собственный аэроклуб под Москвой, где молодые коммунисты и коммунистки развлекались прыжками с парашютом — модным спортом 1930-х гг.{483} Федорова быстро двигалась по иерархическим ступеням Метростроя — руководила ночной сменой с 23 работницами, затем стала машинистом, бригадиром. Вечерами инженеры обучали рабочих и работниц; позже Федорова поступила на рабфак{484}. На ее примере очень ясно видно, как хорошо умела партия дать людям почувствовать, что они нужны родине, что их роль в строительстве чрезвычайно важна, что они сами творцы собственного будущего и будущего своей страны.

Кожевникова также вступила в комсомол, когда окончила семилетку и поступила в бакинский нефтяной техникум, в 1931 г. Судя по тому, что ее учебная бригада в полном составе одновременно подала заявления о приеме в ВЛКСМ, это было для них не столько политическим актом, сколько обязательным ритуалом, сопровождавшим взросление и получение образования. Кожевникова активно занялась общественной работой и участвовала в кампании по ликвидации безграмотности{485}.

Приманки комсомола действовали, наконец, и на молодых людей, которые не являлись убежденными коммунистами, но в своем юношеском порыве не хотели оставаться вне сообщества коммунистической молодежи. Малиованов, так же как Федорова и Кожевникова, стал членом этой молодежной организации, окончив в 1926 г. семилетку и получив рабочую квалификацию: «Я был молод, полон энергии и вступил в комсомол в 1929 г. Я был бригадиром комсомольской бригады, хорошо зарабатывал и оделся во все новое — но это уже не для магнитофона, ну да… а впрочем, пусть будет»{486} Он вступил в комсомол, потому что ему нравилось руководить бригадой, да и в финансовом отношении открывались определенные выгоды. В интервью он нехотя, но признался, что тогда его манили прежде всего деньги. Таким образом, он весьма отчетливо дал понять, какую роль для молодых людей вроде него играла возможность воспользоваться тем, что предлагала партия, чтобы добиться самостоятельности и независимости. С одной стороны, хороший заработок позволил ему шикарно одеться и позабыть про бедное детство. С другой стороны, он был влюблен, и ему доставляло удовольствие покупать своей подруге дорогие подарки. Он репетировал новый тип социального поведения и способ саморепрезентации, недоступный для его родителей.

Примеры этих людей показывают, что комсомол не только был политико-идеологической организацией партии, но и выполнял важную функцию социальной интеграции. Надежда, двигаясь по комсомольской стезе, получить место в институте, войти в элиту страны» пережить яркие и интересные приключения делала комсомольце активными и, следовательно, успешными в работе. Илья Эренбург (1891-1967) писал о любимых развлечениях и предметах вожделения этого поколения комсомольцев в своей повести «День второй» (1932-1933): «Курносая Шурка из Криводановки ходила, как именинница: она сразу получила все — и азбуку, и городские туфельки, и кино, и собрания»{487}.

в) Угроза существованию

Дети буржуазного происхождения не восприняли революцию как освобождение или открытие новых возможностей. Для них она была событием, которое в долгосрочной перспективе угрожало их существованию или, по крайней мере, ставило под вопрос традиционные жизненные планы. В.А. Богдан первые послереволюционные годы запомнились нехваткой продуктов и превращением родного сада в огород, где выращивались овощи. Чтобы прокормиться, семье пришлось завести свинью, корову и кур. Во время «великого перелома», однако, начались более радикальные перемены: в 1929 г. ее отца за несвоевременное отправление поезда с конфискованным у крестьян зерном приговорили к полугоду принудительных работ. Он остался на своей должности, но часть заработка у него удерживали, поэтому семья стала жить гораздо хуже. Следующий удар судьбы обрушился в 1932 г., когда местные власти конфисковали родительский дом Богдан. Партийные органы сочли, что он слишком велик для супружеской пары, с которой постоянно живет всего один ребенок. В качестве компенсации Ивановы получили облигации государственного займа, на которые смогли купить только мазанку с садом существенно меньшей площади. В их прежнем доме разместилось местное ФЗУ{488}.

Для А.П. Федосеева начало первой пятилетки также связано в первую очередь с недостатком жилья и нехваткой продовольствия. Федосеевых долгое время обходили стороной революция и ее последствия, но в 1927 г. они вернулись в Ленинград и столкнулись лицом к лицу с новой действительностью: после больших квартир и домиков с верандой и садом их ждала одна-единственная комната в коммунальной квартире без ванной, где четыре семьи делили пять комнат, один туалет и кухню{489}: «По-видимому, раньше вся квартира была одним большим залом, который потом разделили тонкими деревянными перегородками. Эти перегородки были настолько звукопроницаемыми, что все соседи знали все друг о друге… Конечно, нам пришлось забыть о "роскоши" Кубани, Кувшинова и Дубровки»{490}. В тот год магазины еще были полны товаров, Федосеев любил побродить по богатому Сенному рынку или купить во время переменки французскую булочку и шоколадку с кремовой начинкой. Постепенно, однако, исчезали и эти реликты старого доброго времени. «Я специально останавливаюсь на этих деталях, потому что хочу показать условия жизни в СССР в их развитии» — поясняет Федосеев{491}.

По-иному встретила новое время Т.А. Иваненко. В отличие от семей Федосеева или Богдан, ее семья не испытала жилищного уплотнения или принудительной продажи дома. Но в то время как Богдан в 1929 г. и Федосеев в 1927 г., сдав экзамены, получили аттестат зрелости, у Иваненко окончание школы пришлось как раз на период отмены школьных выпускных экзаменов. По ее словам, учащихся ее ленинградской школы в 1928 г. просто выпустили после восьмого класса, сказав, что тот, кто хочет продолжать учебу и попасть в вуз, должен поступить на рабфак. Там она проучилась еще два года{492}.