ЛЕФ 1923 № 2 - Коллектив авторов

кругам русской интеллигенции. Здесь я имею в виду не только специфические политические и экономические термины, связанные с марксистской или народнической идеологией, но также те фиксированные лозунги и формулы, которые вообще являются наиболее типичными элементами всякой фразеологии, в особенности же – фразеологии политической. И тем не менее, после того, как революция стала социальным фактом, все эти лозунги и термины, отчасти уже потрепанные, приобрели новую, свежую силу. Даже такой избитый в сущности лозунг, как «пролетарии всех стран, соединяйтесь!», в эпоху Керенского и в первый период октябрьской революции зазвучал совсем по новому, сочно, напористо, убедительно. В атмосфере разгоравшейся классовой борьбы и разлагавшихся внешних фронтов нельзя было спокойно пройти мимо плаката, который кричал:

Религия – опиум для народа!

Мир хижинам – война дворцам!

Долой империалистическую войну!

Рабочему нечего терять, кроме своих цепей!

Да здравствует самоопределение народов!

Иными словами – вся эта фразеология подпольных кружков стала вдруг достоянием социальным: она зазвучала на фронте, где ее усваивала многомиллионная армия – вершительница судеб революции; она запросилась на бумагу под пером провинциального передовика; она возмущала одних и вдохновляла других: она стала злобой дня – не замечать ее стало невозможно. Социально-политический обиход обогатился вдруг целым роем новых слов, метко, ударно запечатлевавших новые социально-политические понятия и формулы. В этом – и только в этом – основное фразеологическое значение октябрьского переворота.

Фразеология революции оправдала себя. Вне этой фразеологии нельзя было мыслить революционно или о революции. Сдвиг фразеологический – соответствовал сдвигу политическому. Здесь были найдены нужные слова – «простые как мычание», – переход от восприятия которых к действию не осложнялся никакими побочными ассоциациями: прочел – и действуй! Здесь определенную роль сыграла самая форма всех этих лозунгов, характеризующаяся сплошной, подчеркнутой восклицательной интонацией, монотонной, но упорной мелодикой. Коммунистическая партия ставит себе свое лозунговое творчество в заслугу. Она имеет на это право, но здесь необходима оговорка. Послушаем, что говорят на этот счет сами деятели нашей революционной фразеологии. Так, И. Вардин, в статье, посвященной большевистской прессе, (Правда N 56 – 1923 г.) пишет:

В каждый данный момент наша пресса с особой яркостью выдвигает основные лозунги, узловые пункты, ударные точки и бьет в них настойчиво, упорно, систематически, – «надоедливо», говорят наши враги. Да, наши книжки, газеты, листовки «вбивают» в головы массы немногие, но основные, «узловые» формулы и лозунги.

И еще:

Настоящая коммунистическая статья – не только газетная, но и журнальная, не только агитационная, но и научная – отличается исключительной ясностью, четкостью стиля. Она резка и груба, элементарна и вульгарна. – говорят наши враги. Она правдива, искренна, смела, откровенна, беспощадна…

Вардин прав; однако, не совсем. Он был бы вполне прав, если бы речь шла только о первой эпохе революции. По отношению же к настоящему – этого никак сказать нельзя. Лозунги, правда, и сейчас – «настойчивы, упорны, надоедливы». Но вот какой вопрос приходится задать: действительно ли лозунги и формулы эти «вбиваются в головы масс» – не скользят ли они лишь по слуху масс?

Все дело в следующем. Смысл слова может быть понятен лишь до тех пор, пока понятна его формула. Речь иностранца так же членораздельна, как и наша, но формальные, внешние элементы ее – для нас значимостью не обладают, а потому мы не усваиваем и смысла этой речи. В приложении к области стиля, куда, как мы знаем, относится фразеология, это значит, что когда форма слова перестает ощущаться, как таковая, не бьет по восприятию, то перестает ощущаться и смысл. Это особенно ясно на примере поэзии. Не может быть нового стихотворения, если оно не дано в словесной форме, по-новому осмысленной. И вовсе не парадоксом является утверждение, что поэзия Пушкина массе в настоящее время совершенно непонятна. Масса на стихи эти реагировать не способна. Теперь посмотрим, как воспринимается наша традиционная (увы! – это уже так) революционная фразеология в сегодняшний день. Без преувеличения можно сказать, что для уха, слышавшего словесные канонады октября – фразеология эта не более, чем набор обессмысленных звуков. Один коммунист, искренне преданный делу рабочего класса, прекрасный знаток профессионального движения, говорил мне как-то, что когда он где-нибудь слышит или читает формулу: «наступление капитала», то ему хочется бежать за три версты, он уже не может прочесть статьи, написанной под этим заголовком, не может дослушать речи, посвященной этой теме. В чем же дело? Ведь не выдумано же наступление капитала! Ведь на самом деле именно наступлением капитала характеризуется социальная борьба в Европе и Америке в послевоенные годы. Почему же работник профдвижения не хочет и слышать про это «наступление капитала»? Ведь сам то он уж наверное знает, что это так, и должен был бы даже интересоваться этим! Но нет: надоедливость, которой хвастает Вардин, имеет, очевидно, свои границы. Ударь раз, ударь два, но нельзя же до бесчувствия!

Примеров таких истрепанных формул, выветрившаяся словесная оболочка которых делает смысл их совершенно недоступным восприятию – можно привести сколько угодно. Я одно время внимательно следил за заголовками, под какими наша пресса преподносит читателю сообщения о деятельности реформистских социалистов. И что же? Все эти сообщения, почти неизменно преподносятся под одной и той же набившей оскомину вывеской: «Среди соглашателей». Особенно характерен следующий факт: обе наши центральные газеты – «Известия» и «Правда» – два дня подряд приводили как-то телеграммы о конференции Независимой Рабочей партии в Лондоне. И вот, обе эти телеграммы, в обеих газетах, оба дня – шли все под тем же классическим заголовком: «Среди соглашателей». Нет, уж от такой настойчивости, – избави боже. Могу побиться об заклад, что у 90 % читателей этот заголовок отбил охоту прочесть телеграмму.

И правда, ведь: мне, по крайней мере, достаточно увидеть статью, озаглавленную: «Больше внимания сельскому хозяйству», или «Больше внимания красному флоту», чтоб статьи этой уже наверняка не прочесть. Мне достаточно увидеть напечатанное жирным шрифтом – «Балканский костер грозит вспыхнуть» – чтобы усумниться – в самом ли деле существует такой костер? Доподлинно – существуют ли и Балканы?

Можно ли, в самом деле, на шестой год революции щеголять такой изысканной фразеологией, какова, например, в антирелигиозной статье Ярославского в «Рабочей Газете»:

Рабочий класс – сам спаситель. Он своей собственной рукой добьется освобождения… В день 1 мая поднимет он свои алые знамена, и его боевая песнь, песнь освобожденного труда понесется над миром, пробуждая к борьбе новые и новые миллионы трудящихся.

Ведь подумать только, как бессмысленно звучит здесь эта фраза из «Интернационала»: