В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Пройдя несколько миль по обдуваемой ветром дороге я оказался у моста Лаксман-Джула. Здесь царила обычная индийская суета – нищие просили бакшиш, или милостыню, таксисты и продавцы высовывались из своих авто и многочисленных лавок и наперебой зазывали к себе клиентов с улицы, среди которых почти все были паломниками, которые шествовали через мост, раскачивая своими шагами его тесный пролет. Я расположился на подсвеченном солнцем камне в позе лотоса – в прошлый раз я сидел именно здесь. Из-за Ганги вырастали Гималаи – они выглядели, словно застывшая в вечности безграничность. Легкий ветер качал растущие в горах деревья, среди которых виднелись красные точки флажков, установленных на кутирах – хижинах отшельников. Искрящаяся в лучах солнца Ганга, джунгли и Гималаи являли собой картину невероятной силы, оттененную обрывистым руслом великой реки: бескрайние высоты, бескрайнее небо.

Покидая эти места, я набрал во флягу немного джала – святой воды Ганги, в которой купались миллионы паломников, чтобы очиститься и исцелиться. Говорят, что воды священной Ма Ганги берут начало в Карана Джале, первопричинном океане, через отверстие, сделанное большим пальцем Вишну в куполе вселенной.

Другие же учения утверждают, что воды Ганги стекают на поверхность гор с головы Шивы. Шиваиты провозгласили эти горы своими и расположились здесь в окружении ритуальных трезубцев, раскрасив тела углем; их можно встретить везде – на берегах священных рек, у водопадов, в уединенных пещерах.

За мостом, примерно через милю на высоте нескольких сотен метров располагается пещера Татвала. Татвала Баба, выдающийся аскет, долгое время жил на берегах Ганги, но несколько лет назад погиб от случайной пули во время нелепого инцидента. Здесь все еще оставались некоторые из его учеников, но большая часть ушла. Я провел здесь немного времени, слушая одного садху, – он утверждал, что Татвала теперь живет в Ганготри, у истоков Ганги, и соблюдает строгую аскезу.

Я шел вдоль прекрасной Ганги, проходил мимо множества ашрамов, в которых когда-то жил сам. Иногда я застывал перед воротами, но не мог заставить себя войти. О некоторых вещах лучше забыть. Но существовала и другая область – в ней ашрам, священная тиртха, существуют сами по себе, вне этого мира, стоят на стыке дня и ночи, там, где воображение встречается с памятью.

Свами Джнанананда

Я кое-как перенес поездку на автобусе через горы, и затем шел пешком. В какой-то момент я вышел на знакомую грязную тропу, которая вела в сторону Барлоу Гандж. В этом месте горы резко вырастали, врезаясь вершинами прямо в небо. Стены гор не впускали сюда солнечное тепло, поэтому воздух всегда оставался здесь прохладным. С каждым шагом все дальше уносилось тарахтение автобуса. Здесь, в Гималаях, происходило обновление.

Сейчас я полностью узнал этот район, и сердце мое забилось в неописуемой радости. Интересно, был ли Свами все еще здесь, или отправился в очередное путешествие на самую вершину? За последним поворотом, прямо у водопада, стоял заброшенный перегонный завод, построенный еще британцами – они варили здесь пиво, используя в качестве источника энергии падающую воду источника. Дорога резко поднималась вверх, внизу открывался подробный вид… Мне даже показалось, что я увидел его… Да, это точно он! Его ни с кем нельзя спутать – оранжевые одежды, клок седых волос и деревянная клюка. Я бежал изо всех сил, превозмогая боль в измотанном дорогой теле, и в конце концов оказался на продуваемой всеми ветрами гравийной дороге. Возле хижины, известной как «Дом Господа», в изобилии росли яркие синие и розовые цветы. Я громко закричал: «А-А-А-О-О-О-У-У-У-М-М-М!». Он посмотрел на меня. Исполненный любви, я бросился к его ногам. Я снова был вместе с Джананандой в его гималайской хижине.

Безмолвным жестом он пригласил меня в небольшой кутир с обратной стороны дома, где мы и сели. Ясный и невозмутимый, он взял цветочный венок, который собственными руками сделал в качестве подношения. Он медленно и аккуратно положил его, оставаясь сидеть в позе лотоса на циновке из соснового лапника. Выгоревшее оранжевое дхоти мягко спадало на землю. Все здесь было, как прежде. Пять лет пролетели, словно минута. Ничуть не изменился и он сам – голос и внешность остались прежними и даже его одежды я отчетливо вспомнил. Так внезапно из моей памяти, из моего опыта исчезли пять лет жизни. Здесь, в прохладе Гималаев, не было времени. Казалось, что его белая кожа и седые волосы сливались с воздухом. Свами заговорил: «Хорошо, что пришел. Я тут сидел и следовал своей садхане». Он засмеялся и вернулся к ритуалу. Было тихо, деревья и горы укрывали нас от солнца. Мы еще некоторое время сидели, а потом Свами отправил меня умыться и отдохнуть.

После обеда, чувствуя прилив сил и необъяснимую легкость, я направился по мощеной деревом дорожке прямиком к его хижине – она располагалась на резком горном возвышении, покрытая листвой. Каменная тропка вела ко входу, а крыша удерживалась двумя шестами. Вокруг хижины росли удивительной красоты дикие цветы, напоминавшие чем-то фиалки. За цветочной лужайкой возвышалась небольшая поляна, над которой была растянута веревка для сушки одежды, и еще организовано место для мытья котлов и прочей утвари. Чуть дальше зияла хаван кунд – симметричная яма, в которой разжигались ритуальные костры. Примерно в тридцати футах от хижины располагался круглый кутир, сделанный полностью из сена и коровьего навоза.

У Свами был гость – молодой индиец, пришедший за даршаном. Он жестом пригласил меня войти и сесть рядом. Свами спросил его, как долго тот мог пребывать в позе лотоса. Молодой человек, одетый на европейский манер, скрестил ноги и выпрямил спину.

– Никто не может просидеть в таком положении больше одного часа, если только ему не удалось это сделать в прошлой жизни, – сказал Свами. Он приободрил юношу, сказал, что тому следует продолжать медитировать. – Мой гуру сказал однажды, что само желание медитировать – уже благословение Господа.

Свами продолжал говорить.

– Кроме медитации необходимо также и бхакти. Это важно… но откуда оно приходит? – В хижине повисла тишина. – Оно дается от рождения! Именно поэтому, – выразительно продолжал он, – йоги никогда не стремятся научить кого-то. Только тот, у кого есть самкара (потаенные воспоминания о прошлых жизнях), тот умеет слушать. Такие люди появляются сами по себе.

Когда гость ушел, Свами приготовил еду, которую мы вместе и съели, сидя в кутире, пережившим три дождливых сезона. Свами спросил, чем я занимался эти пять лет, и я рассказал ему о многочисленных учителях йоги, о целителях и о своем паломничестве. Он был весьма удивлен, но вообще-то в атмосфере сильно разреженного горного воздуха все это звучало довольно мелочно. Еда не изменилась с тех пор, как я здесь был: легкая смесь риса и дала[29], посыпанная сладкой мукой, и немного овощей.

Закончив трапезу, мы прибрались и остались в кутире. Свами сидел, прислонившись к стене, и непрерывно говорил, изящно жестикулируя подобно дирижеру.

– Не вступай ни в какие организации. Разумеется, работать с людьми можно, но оставайся при этом свободным. – Возникла недолгая пауза, тишина повисла в прохладном воздухе. – Есть несколько главных принципов, которым должен следовать каждый, кто хочет прожить духовную жизнь. Если решаешься на это, то решайся целиком, безусловно. Иначе ты снова можешь вернуться в мир. – Свами сидел так легко, словно парил в воздухе. Он казался таким легким, что его могло сдуть ветром. Но при этом оставался твердым, непоколебимым. – Всегда оставайся свободным. Живи реальностью, не знающей времени. Не обременяй себя имуществом, никогда не работай для заработка.

– Но, Свами, – перебил я, – ты же должен понимать, как устроено западное общество. Для монахов там нет бесплатных столовых. Каждый должен что-то делать.

Свами некоторое время молчал.

…Я встретил его впервые несколько лет назад в этих же горах. Тогда я ощутил бесконечную близость с этим человеком и думал остаться с ним в горах. Но каким-то образом я знал, что мне следует спуститься вниз и вернуться к своей жизни, и он знал это не хуже меня. Однако во время медитаций я мог закрыть глаза и ощутить присутствие его хижины, словно был там наяву.

Свами Джанананда бродил по горам, словно лев. Он был очень кроток и миролюбив, все сущее было его друзьями. Он был свободен. Торговцы и жители холмов приветственно махали ему руками. Ему салютовали и садху, хотя он даже не был индусом!

Он родился в швейцарских горах и в довольно юном возрасте посетил шоу одного провидца. Тот доставал из шляпы имена пришедших к нему людей и предсказывал им будущее. Вытащив карточку с именем Свами, он встал, подошел к столу, за которым сидел мальчишка, и сказал: «Я одно тебе скажу: очень скоро твоя жизнь резко изменится». Вскоре после этого будущий свами наткнулся на работы Парамахансы Йогананды. Прочитав их, он написал в Калькутту, где располагался ашрам, о том, как глубоко потрясло его это учение, и он чувствует, что должен узнать его из первых уст. Прошло еще немного времени, и он отправился в Индию, не взяв с собой ничего, кроме одежды и зонта, одолженного ему одним близким другом. Однако, добравшись до Индии, он отправил зонт по почте обратно. Тем временем его мать, обеспокоенная отъездом сына, написала письмо доктору Карлу Юнгу с просьбой помочь справиться с ситуацией. Юнг ответил, что ей не о чем беспокоиться – это естественная, временная фаза в развитии. Свами так и не вернулся…