Дневник Жеребцовой Полины - Жеребцова Полина Викторовна

Он был словно живой. Только в воздухе висел запах металла.

Почему от убитых пахнет металлом и пеплом?

И детские вещи, лежащие рядом с ним, и кроватка малыша.

В этом доме мама не разрешила брать даже еду. Она суеверная. Говорит, что у мертвых ничего брать нельзя.

Потом мы искали муку и сахар.

В другом доме я заглянула в комнату. О! Что там было! На столе стоял открытый чемодан!

В прозрачном пакете рядом лежала новая куртка из кожи! Я попросила маму взять куртку. Моя совсем износилась. Дырявая. Но мама не разрешила. Ругалась. Вот зануда!

Как будто не видит: вокруг все и все забирают. Ходят группами. Взрослые и дети, военные и мирные жители, соседи и случайные попутчики.

Вечером мы с мамой вышли, пока нет обстрела. Видим — нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент.

Я сказала:

—  Никогда не смогу поносить такую куртку.

 Мама обняла меня:

—  Потерпи! Чтобы в нашей квартире хоть что-то осталось, мы с тобой кроме еды и лекарств ничего брать не должны! Есть час добрый, а есть — недобрый, особенно в войну.

Позднее ночью я едва не погибла.

Вышла около 23.00 часов во двор. Темно. Звезды. Мороз.

Я спрятала кусок лепешки, чтоб покормить бездомную собаку. Из-за собаки, собственно говоря, я и вышла. Позвала ее и стала кормить.

Неожиданно раздался выстрел. За ним второй! Рядом со мной по стене «чиркнула» пуля. Кто-то захохотал пьяным голосом.

Стреляли в меня. Явно используя ночной прицел. Наверное, сквозь него мы кажемся снайперам призраками, которых интересно убивать.

Я дернулась, спряталась за угол. Присела на корточки.

Простояла, как утенок, минут пять. Так же, на корточках, не поднимаясь, взобралась по лестнице домой! От боли в ногах я до крови искусала губы.

Дома, при свете керосиновой лампы, мы с мамой рассмотрели пулевое отверстие в моем шарфе.

Еще когда я кормила собаку, то отчетливо слышала разговор Лины, Азы и Ольги о русских солдатах. Их речь и сигаретный дым лились из окна их комнаты. Женщины хохотали и обсуждали, кто лучше как мужчина. У кого какое «богатство» и всякие грязные вещи.

Какая низость.

Время за полночь.

Только что я поругалась с Олей, женой Вовки.

Я, наконец, решила помыть голову, а то уже чешется (не мыла неделю!), а Оля начала кричать:

— Хочешь понравиться военным?! Шлюха!

Это с моими-то взглядами! И с моими ранеными ногами?

Я ответила:

— Бог уже всех вас проклял! Шлюхи живут в соседней от меня комнате.

Ольга прошипела, что ненавидит меня, и с удовольствием бы убила, после чего скрылась среди мешков в их комнате.

Крыса!

Она что, на самом деле думает, что я в 14 лет такая же, как и они?!

Патошка.

27 января 2000

Сегодня ненаглядные соседки снова «смотались» в наши дома. На военных машинах с солдатами. У них БТРы, как автомобили.

Это второй раз после выселения!

Ни мамин паспорт, ни ее трудовую они не привезли. Хотя обещали.

Зато втащили много больших сумок. Отличились Оля и Аза. Возможно, они врут, и были совсем не в наших домах? Я давно перестала верить рассказам этих ненасытных людей. Оля принесла своей матери на выбор стопку головных платков.

Бабушка Мария со словами: «Господи, помилуй!» — отобрала те, что ей больше понравились, крестясь и молясь.

Вовка был пьяным, матерился на меня и говорил откровенные пошлости. А я сказала ему, что младше его дочери и что совести у него совсем нет.

После этого он заткнулся.

Потом, когда все поели, прибежал дедушка Халид, чеченец, местный житель.

— Помогите! Горит дом моей дочери. Спасите вещи!

Не поднялся никто.

Выползли только я и мама. Дед показал на большой дом. Пожар был несильным, но тушить его все равно было нечем.

Мы вытащили две подушки и большую синюю кастрюлю литров на пятьдесят.

Какие-то старые пальто. Несколько ведер. Все это вместе с дедом занесли к нему во двор. Дом, в котором полыхал пожар, был почти пуст, видимо, основное имущество дочь с зятем успели вывезти.

Старик пообещал отблагодарить, дать нам вермишели.

Мы забыли предупредить его, что питаемся отдельно.

Халид не обманул. Он принес то, что обещал. Но явно пожадничал.

Принес очень мало, в пакетике. А говорил — у него мешок!

Нашу вермишель перехватила чеченка Аза. Она мгновенно спрятала ее в своей комнате. Мы с мамой остались с «носом». Я страшно разобиделась! Чтобы не показать свою боль и свое бессилие, я вышла на улицу. Слепило солнце. Болела раненая нога. Я не заметила, как заплакала. И в этот момент кто-то протянул мне плюшевую игрушку — зайца.

Я не запомнила лицо этого человека. Вернее, увидела только его глаза! Это был русский военный. Он писал сухой поломанной веткой на белом снегу: «Нам пора домой!»

Игрушка маме понравилась. Она разрешила ее оставить.

Заяц желтый, красочный! Я лягу с ним спать.

Продолжаю

Еще новости, Дневник!

Наши «дамы» принесли красивые платья.

Я была удивлена подаркам.

Но как только соседки вышли от нас, мама повесила все за шкаф и сказала:

— Уж не знаю, хитрости ли это или нет, но домой к себе мы эти вещи не понесем. Сделаем вид, что взяли. Чтобы не обидеть.

Я вытащила все наряды обратно и стала примерять. Больше всех мне понравилось розовое платье. Я пыталась уговаривать маму разрешить оставить хотя бы его!

Но мама была непреклонна.

- Ты глупая! Это не подарки. Это чтоб свои дела на нас свалить! У нас родных нет. Уезжать нам некуда. Мы останемся. Вот и будут люди думать, что воровали мы. Ненависть к русским в этом поможет.