Дикая Флетчер - Кэти А. Такер

них – мрачные, кремового и коричневого цветов, другие – выцветшие павлинье-голубые и изумрудно-зеленые. Там, где есть окна, они непропорционально малы. В то время как некоторые дома вообще не имеют окон. И все они соединены серебристыми трубами, которые проходят вдоль травянистой земли, от одного участка к другому.

– Это промышленная зона?

– Не-а.

Я подавляю желание закатить глаза. Это второе любимое слово Джоны после «ага».

Мы проезжаем мимо дома, во дворе которого установлена игровая площадка. На перекладине висят два маленьких ребенка, а рядом сидит хаски и смотрит на них, родителей не видно. Многие из этих зданий – жилые дома, понимаю я, замечая лежащие на газонах велосипеды, прислоненные к стенам бейсбольные биты и однобокий батут. Дома, не имеющие ни малейшей привлекательности. Никаких аллей или приятных садов, никаких приветливых парадных входов. Лишь клочковатый кустарник и покрытые пылью квадроциклы да невзрачные цилиндрические баки.

Это потому что мы находимся на окраине, убеждаю я себя. Когда Джона завезет меня поглубже в этот городок в глуши, где нет дорог, связывающих его с остальной Аляской, мы наткнемся на более знакомый мне пейзаж. На настоящие районы с кирпичными домами и подъездными дорожками, засаженными кустами лилий и роз. На центральную улицу с элементами городского планирования, с приличными витринами магазинов, декоративными фонарями и людьми, одетыми во что-то, кроме джинсов и простых хлопчатобумажных рубашек.

На районы, где на каждом углу нет разрисованных баллончиками с краской мусорных контейнеров, вроде того, мимо которого мы только что проехали, украшенного радугой, солнцем и надписями «Бангор – лучший». Между тем улицы завалены мусором, растащенным животными по сорной траве.

Но чем дальше мы едем, тем меньше становится моя уверенность. Спасибо, мама, что вытащила нас отсюда, когда смогла. Вдоль улиц нет даже тротуаров. Куда бы я ни посмотрела, я вижу людей, неспешно шагающих вдоль канавы. Некоторые несут коричневые бумажные сумки для продуктов. Большинство жителей обуты в резиновые сапоги или туристические ботинки и, кажется, не беспокоятся о том, что наступают в лужи или забрызгивают грязью свои брюки.

Они разного возраста, некоторые совсем маленькие – десяти или одиннадцати лет, один – пожилой коренной житель Аляски, хромота которого настолько выражена, что ему следовало бы ходить с тростью.

– Он упадет и поранится, – шепчу я, больше для себя и не ожидая ответа от Джоны, кроме, может быть, ворчания.

– Юпики – народ крепкий. Этот человек, вероятно, проходит по пять километров каждый день.

Я хмурюсь.

– Какой народ?

– Юпики. Некоторые из них – атабаски или алеуты. – Джона поворачивает налево. – Деревни, в которые мы летаем, – это в основном общины юпиков.

– Так вот кто такая Агнес?

– Ага. Она выросла в деревне вверх по реке. Ее мама и братья все еще там, ведут натуральный образ жизни. – Вероятно, увидев мой хмурый взгляд, Джона быстро добавляет: – Они живут за счет земли.

– О! То есть что-то вроде «с фермы прямо на стол»? – В отличие от всех остальных обменов мнениями с Джоной я чувствую, что сейчас получаю полезную информацию о Западной Аляске.

– Конечно. Если ты хочешь сравнить образ жизни целой культуры с последней кулинарной тенденцией… – сухо произносит он.

Я изучаю лица людей, пока мы проезжаем мимо. Примерно половина из них – коренные жители Аляски, другая половина – кавказцы, за исключением одного восточного индейца, стоящего рядом с побитым автомобилем «Тахома» с поднятым капотом, из двигателя которого валит пар.

– Что делают эти люди? – Я указываю на трех мужчин лет двадцати, бредущих по дороге: двое придерживают матрас, а третий несет неудобную на вид коробку. Впереди в десяти метрах идет женщина с лампой в одной руке и ребенком, сидящим у нее на бедре.

– Я думаю, что они переезжают.

– Пешком?

– Возможно, они просто переместились на квартал или два. Люди не хотят жечь бензин ради такого, не при цене почти семь баксов за галлон.

– Я так понимаю, это много? – Я опасливо, но быстро добавляю: – Мы платим за литры.

Не то чтобы я смогла определить ценность в каком-либо измерении, но мне надоело чувствовать себя идиоткой в присутствии Джоны.

Он поднимает руку в случайном приветствии проезжающему мимо человеку на квадроцикле.

– Двойная стоимость газа в Анкоридже. Почти в три раза больше, чем в Смежных континентальных штатах.

«Смежных континентальных штатах»? Осмелюсь ли я спросить? Или это вызовет еще один сухой, тонко завуалированный ответ «ты такая невежественная».

Я достаю телефон, чтобы загуглить термин, но замираю, вспомнив, что здесь не ловит сеть.

– Так мы называем остальную часть Америки, – бормочет Джона, будто читая мои мысли. – Сюда все топливо поступает на барже, а затем сгружается на топливную ферму для хранения или перевозится вверх по реке в деревни на небольших лодках. Это требует больших дополнительных затрат на транспортировку и хранение. И это только для поддержания автомобиля в рабочем состоянии. Доставка каждого из этих транспортных средств обошлась в тысячи, помимо того, что они стоили при покупке. Многие люди здесь не имеют своего транспорта. А те, у кого он есть, хорошо заботятся о нем, чтобы прослужил долго.

Думаю, это объясняет, почему мой отец водит грузовик, которому не менее пятнадцати лет, хотя по обычным стандартам он мог бы позволить себе и получше.

Я молча рассматриваю машины, мимо которых мы проезжаем словно в подтверждение слов Джоны. Все это старые, изношенные модели со множеством неровностей и повреждений. «Форды», «ДжиЭмСи», «Хонды». Много пикапов. Ни одного блестящего «БМВ» в поле зрения.

К моему удивлению, мимо проезжает потертый белый седан с оранжевой надписью «Такси» на боку и номером телефона.

– У вас есть такси?

Джона фыркает.

– Их полно. Больше на душу населения, чем в любом другом городе США. За пять баксов ты сможешь добраться до любого места в Бангоре. За семь – в аэропорт.

Хотела бы я знать это раньше. Я бы с радостью позвонила в такси вместо того, чтобы иметь дело с Джоной. Хотя сейчас он ведет себя цивилизованно. Более чем цивилизованно, на самом деле. Он говорит полными предложениями.

Может быть, именно поэтому я осмеливаюсь спросить:

– Ты всю жизнь прожил на Аляске?

Повисает долгая пауза, и, думаю, может быть, я неправильно поняла его настрой, может быть, мне следовало заткнуться, пока я находилась в более выигрышном положении.

– Я родился в Анкоридже. Мы переехали в Вегас, когда мне было двенадцать лет. Я вернулся обратно около десяти лет назад.

– Вегас. В самом деле…

Острые голубые глаза быстро оглядывают меня.

– Почему ты так это произносишь?

– Просто я никогда не встречала того, кто действительно жил в