Восточное наследство - Андрей Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рассказывайте.
— Петрович приехал цветы поливать, — начал Савелий Лукич.
Бобров слушал и думал, какими неприятностями грозит лично ему это убийство. Квартира принадлежит генеральному директору крупного фонда. Фонд наверняка связан с правительственными тусовками. Расследованию будут мешать. Столкнутся интересы кланов.
Придется вертеться.
— Девушка пришла раньше. Махнула мне, шоколадку подарила, взяла ключи и наверх, — продолжал Савелий Лукич.
— 1 — Аксенова, Аксенова, — крутил Бобров в голове названную фамилию. Где-то слышал?
От кого-то слышал? Вспомнил. Фамилия мелькала в связи с покушением полгода или год назад. Помощника замминистра тогда ранили.
Допрыгался. Ерожин, кажется? Точно, Ерожин.
Аксенов тоже шишка. А лифтер показывает на аксеновскую дочь. Вспомнил о покушении на Аксенова и генерала Харина, которого тогда и похоронили. Десять пуль прошили старого вояку.
Никита Васильевич подумал о Ерожине.
"Странный парень, — размышлял Никита Васильевич. — На лизоблюда не похож. Под пули лез. Несколько крупных дел размотал.
Однажды даже эфэсбешникам козу сделал.
Раньше их сработал. С другой стороны, при Грыжине как денщик ходит, а большой карьеры не сделал. Говорят, бабник…"
Приехала «скорая помощь» и забрала Петровича. Сердце у старика сдало. Бобров дослушал показания лифтера. Проглядел, правильно ли они записаны лейтенантом Орешкиной, и пошел смотреть труп. Медленно поднимаясь по лестнице, Бобров думал, сколько же он их, этих трупов, по жизни видел. И рубленых, и стреляных, и расчлененных, и чистеньких, как на парадном банкете, в смокингах, в бабочках и лохмотьях. Глядя на обнаженное тело покойного Михеева, подполковник вспомнил слова лифтера: «Земляки мы, с Вологодчины».
«Вот и добрался до столичных молочных рек и кисельных берегов, — подумал Никита Васильевич. — Сидел бы в своих вологодских лесах, ходил бы на медведя и жил бы до старости. От руки девки погиб».
Круглый хозяин квартиры, с почти детскими пухлыми лицом и ручками, не вбежал, а вкатился и с криком: «Фоня, как же так?!» — бросился к покойному. Его схватили за руки.
Эксперт еще не закончил работу, и к трупу посторонних не подпускали.
— Это я посторонний?! — крикнул хозяин квартиры. — Я посторонний?! Да он мне как брат. На нем весь Фонд держался.
Показания Всеволода Зиновьевича Кроткина расходились с показаниями лифтера. Подозреваемая доводилась хозяину квартиры родственницей, родной сестрой жены. Показания родственника и постороннего две большие разницы, как говорят в Одессе. Игнорировать заявление генерального директора тоже не годится. Бобров проверил, чтобы и их верно записали.
Никита Васильевич не ожидал такого напряженного конца дня. Он устал и хотел поужинать. Оставив своих дорабатывать квартиру, он, не прощаясь, к чему подчиненные давно привыкли, вышел на улицу. Оглядевшись и вдохнув московский воздух, который после жилья с трупным душком казался сносным, уселся к водителю и тронул того за плечо:
— Двигай к дому.
— К какому? — поинтересовался шофер.
— Как всегда, — добавил Никита Васильевич и откинулся на подголовник.
Подполковник давно жил двумя домами. Он не разводился с Татьяной Георгиевной сначала потому, что это грозило партийными трепками, затем по привычке. Ночевал всегда на Фестивальной, где и был прописан. Второй дом находился на Масловке, недалеко от «Динамо».
Обе жизни сходились на одном маршруте, что создавало некоторые удобства, если учесть, что и Масловка, и Фестивальная улица прилегали к Ленинградскому шоссе. География сложилась случайно, без усилий самого Боброва.
В маленькой чистенькой мансарде на Масловке Никита Васильевич жил. На Фестивальной отбывал семейную службу. Вроде работы на полставки. Кира Смелякова, хозяйка масловской квартиры, десять лет назад похоронила мужа-живописца и осталась жить в мансарде-мастерской одна среди живописных творений покойного. Они познакомились в Доме отдыха на берегу Финского залива. Кира, всего на два года моложе подполковника, спокойная, без лишних эмоций женщина, всегда ровно и ласково встречала, вкусно кормила. Иногда они ходили в театр, иногда в гости. Кира за пятнадцать лет брака с художником так и не смогла смириться и привыкнуть к быту богемы. Ее тяготили непрошеные гости, вваливающиеся в дом в любое время суток. Она не понимала дурацких восторгов у сырых, не доведенных до конечной понятности холстов, весь этот экзальтированный мир с хмельными восторгами и мужскими дифирамбами друг другу.
С Бобровым ей сразу стало уютно и хорошо.
Она так себе и представляла супружеское счастье. Он приходит с работы, они вкусно едят, потом вместе гуляют или смотрят телевизор.
С официальной женой Боброва Кира легко мирилась, поскольку, по ее убеждениям, бросать детей нельзя. Сама она детей не имела, и не могла претендовать на полноту брака.
Никита Васильевич, уставший от требовательной сухой Татьяны Георгиевны, получал на Масловке все, чего не хватало на Фестивальной.
Бобров терпеть не мог бессмысленных гонок по городу, и сейчас, сидя в машине и наслаждаясь медленной ездой, он предвкушал приятный ужин в обществе приятной женщины. Омрачала необходимость решения. Подозреваемую Аксенову по правилам надо арестовать. Убийство не шутка. Ограничиться подпиской — начнутся разговоры о взятке. Аксенов богач, выкупил дочку, Боброва подмазали, и так далее. Никита Васильевич отпустил водителя у магазина, не доезжая квартала до места, купил две банки сгущенки и полкило эдамского сыра и, не торопясь, направился к подъезду. Лифт довозил до последнего шестого этажа, и еще один пролет до мансарды надо было пройти пешком.
Поцеловав Киру в щечку и вручив ей покупки, Бобров уселся в кресло прихожей и разулся. Кира подала ему тапочки и пошла хлопотать на кухню, сообщив по дороге, что ему уже звонили с работы.
— Ждут распоряжения, — проворчал Никита Васильевич и, не вставая с кресла, достал мобильный телефон и прошелся по кнопкам. — Берите, — тихо сказал он и отключил аппарат.
Кира несла с кухни поднос с горячим ужином.
— Мой руки и к столу, — улыбнулась она Боброву, скинула фартук и погляделась в зеркало.
14
Оставшись вдвоем после странного исчезновения Севы, сестры переглянулись.
— Ни тебе спасибо за чай, ни тебе до свидания?.. — Вера никогда таким мужа не видела. Поговорил по телефону, покрылся красными пятнами и, ни слова не сказав, выкатился с дачи. Если бы не урчанье «СААБа», Вера могла бы подумать, что Кроткину приспичило в туалет.
— Что-то случилось. У меня на сердце тяжесть, — призналась Люба. Смеркалось, и на веранде сделалось сыро и прохладно. Вера поежилась, собрала на поднос чашки и понесла на кухню.
— Если случилось, Сева бы сказал. — Вера поставила посуду в мойку, и девушки уселись у камина. Домработница час назад ушла. Надя еще вчера с Ерожиным уехала в Москву. Сестры остались одни.
— И зачем я такая? — произнесла Люба.
— Какая? — переспросила Вера и попыталась разжечь огонь. Она подожгла газету, но та, сгорев, пустила струю черного дыма.
— Упрямая, — мотнула головой Люба. — Скажу, а потом мучаюсь. Обидела Фоню.
— Помиритесь. — Вера снова чиркнула спичкой. Уже полкоробка жженых спичек валялись в камине, а огня все не получалось.
— Можно я спрошу, только не обижайся, — попросила Люба.
— А почему я должна обижаться? — не поняла сестра.
— У тебя с Севой все в порядке?
— Что ты имеешь в виду?
— Как бы это сказать… — замялась Люба.
— Так и скажи.
— Ты Севу по-прежнему любишь?
— Карлсона? — рассмеялась Вера. — А как его не любить? Мой родной обжора.
— Любишь как родного человека или как мужчину?
— Ты про постель? — теперь уже покраснела Вера.
— Да.
— Ас чего ты взяла, что Карлсон в постели не хорош?
— Он такой толстый, смешной…
Вера взяла щепку, подожгла ее от спички и аккуратно подложила под поленья. Желтый огонек лизнул сухой бок дерева и радостно потянулся вверх. Вера удовлетворенно уселась в кресло.
— Вот что я тебе скажу, сестрица. Сева замечательный любовник. До замужества у меня было два мужика. Раньше не говорила, а теперь скажу. Первый, спортсмен, теннисист. Я в него в семнадцать лет без памяти влюбилась. Красавец, словно с обложки «Плейбоя».
— Витя Тарутин?
— Да. Он со мной спал, словно тренировался. Я была вроде тренажера. Он и говорил, что каждый орган надо тренировать. И член в том числе. Вот и тренировал. Я до него мужчин не знала. Думала, так положено. Потом стало скучно. Он на мне прыгает, а я о своем думаю.
После встретила поэта. Ты ею тоже знаешь. Он к нам долго таскался.
— Не надо больше, Вера, я все поняла, — попросила Люба.
— Начала разговор, теперь слушай. Тот тонкий был, элегантный, изнеженный. Стихи мне посвящал. В журналах печатался.