Формула власти - Александр Скрягин

Готовится она так.

Большая высокая посудина плотно набивается стоящими вертикально тушками выпотрошенной рыбы и заливается подсоленной водой. (Аля использовала стерлядок, почти полный уазовский багажник которых Ефим с Городовиковым привезли с удачной рыбалки на северной протоке.) В оставшиеся между рыбой промежутки помещаются крупно нарезанные картошка, лук, морковка и какие-нибудь острые травы. (Аля положила черный перец горошком, петрушку и лавровый лист.) Затем посуда плотно закрывается и ставится в русскую печку или на костер. В таком положении она остается не меньше полутора часов.

(Володя засунул ее в муфельную печь Горынинской лаборатории, установив на регуляторе температуру в сто градусов, и Аля вынула ее через час.)

После того, как добытчик съедал пяток вытомившихся стерлядок и запивал их образовавшимся в посуде крепчайшим бульоном, ему становились не страшны ни лютые морозы, ни многокилометровые марши по заснеженной тайге, ни вытягивание из воды наполненных рыбой неподъемных сетей.

Уговорив под Алину яблоновку почти ведерную кастрюлю сибирской ухи, друзья почувствовали в себе силы, не меньшие, чем чувствовали после такого серьезного блюда таежные охотники и рыболовы. Энергия в них забурлила. Только вот ни ночных бросков через тайгу за медвелем-шатуном, ни многочасовой борьбы с тяжелыми сетями впереди у них не было.

Но и просто так лечь спать было уже невозможно.

Городовиков поступил просто: он уединился с Алей за ширмой своего кабинета. Очень скоро оттуда раздался ставший совершенно бархатным Володин баритон и приглушенный, но с серебром внутри Алин смех. Ефиму ничего не оставалось, как нанести неожиданный визит Галине Васильевне Стороженко, с которой накануне они не то, чтобы поссорились, но расстались недовольные друг другом.

Галя оказалась приятно удивлена. Размолвка была быстро улажена, и в результате спать ему пришлось не больше двух часов за ночь.

По этой причине, в тот день информацию, поступающую из внешнего мира, Ефим воспринимал не совсем четко и реагировал на нее замедленно.

Видимо, он перепутал очередную лестницу, и после блуждания по переходам оказался на какой-то незнакомой, огороженной корабельными поручнями площадке.

Подойдя к ее краю, он увидел, что площадка висит над большим холлом. Все его пространство было уставлено деревьями в кадках, и цветами в горшках. В центре холла в обложенном неровными камнями бассейне сочился влагой крохотный фонтанчик.

Разумеется, он узнал это место.

Под площадкой находилась зона отдыха с зимним садом.

Год назад она была создана по настоянию психологов. Зона отдыха должна была способствовать снятию психологического напряжения у сотрудников во время проведения экспериментов над биологическими объектами – мышами, лисами, собаками и обезьянами.

Зимний сад находился далеко от корпуса электромагнитных излучений – совсем в другой части здания. Ефим никак не мог сообразить, как он сюда попал, и как же теперь выйти к башне излучающих приборов.

Он ругнул себя за плохую пространственную ориентацию и уже повернулся, чтобы вернуться в коридор, как до него донеслись голоса беседующих людей.

Ефим прислушался.

И голоса, и тема беседы его заинтересовали.

Он подошел к краю площадки и попытался найти беседующих. Обведя взглядом рукотворные джунгли, Ефим обнаружил их прямо под собой.

Разговаривали двое. Они сидели на составленном углом большом кожаном диване под разлапистой пальмой. Рядом стояла небольшая группка научных сотрудников, но в разговоре они не участвовали, молча слушали.

Беседовали доктор Горынин, заведующий отделом излучающих приборов, и прибывший днем раньше из Москвы представитель Заказчика Евгений Валентинович Извольский. Он был в штатском. Но Ефим знал, что Извольский не только был доктором военных наук, но находился в штате министерства обороны, и имел звание полковника. Его служебное удостоверение относилось к генштабовской группе должностей особого списка «А».

Разговор носил характер одной из тех теоретических дискуссий, что так любят вести обитатели всех научных учреждений мира.

– Да, поймите вы, – говорил доктор, откинувшись на пузатую спинку дивана, – попытка управлять человеческим сознанием – вещь очень опасная! Чрезвычайно! Мы ведь даже не знаем, то ли мозг рождает сознание, то ли мозг является лишь приемником, который получает сознание извне, из какого-то постороннего источника!

– Из какого постороннего? – спросил Извольский.

– Допустим от Природы. От мирового разума. От Творца. В данном случае это неважно! Важно другое, мы не понимаем, как рождается Сознание и вообще, что это такое, но пытаемся им управлять!

– Ну и что? – ответил Извольский. – Наука до сих пор не понимает, что такое электрические заряды, но каждая домохозяйка свободно пользуется электрическим утюгом. Можно не понимать, но успешно управлять!

Ефим видел голову Извольского сверху. Выражение лица Евгения Валентиновича было от него скрыто, но зато отсюда особенно хорошо была видна абсолютная безупречность его пробора в густых рыжеватых волосах.

– Какова же цель вашего управления человеческим сознанием? – задал вопрос Леонид Георгиевич. – Объясните нам, будьте добры!

– Хорошо. – кивнул Извольский. – Приведу пример. Скажем, путем электромагнитного облучения мозга мы вырабатываем в сознании человека эмоциональный фон для тех или иных слов. Допустим, человек слышит слово «молоко», и у него в сознании возникает чувство радости, слышит слово «героин», и у него возникает чувство омерзения! Представляете, какие возможности для улучшения жизни это открывает! Полезные вещи станут очень приятны на эмоциональном уровне, а вредные – наоборот. Они будут вызывать отвращение, при одном упоминании о них! Наркобаронам придется идти в животноводы!

– Или наоборот! – фыркнул носом Горынин.

– Что – наоборот? – не понял Извольский.

– Прибор можно настроить и таким образом, что при слове «героин» человека будет охватывать чувство безотчетной радости, а при слове «молоко» станет тошнить… Все зависит от того, кто будет стоять у аппарата управления …

– Ну, уж, доктор, не усложняйте! Опасность есть в любом открытии, но прогресс не остановишь! – убежденным тоном произнес Извольский.

– У прогресса есть, чем заняться… – размышляюще произнес Горынин. – Ни с раком, ни со СПИДом, ни с сердечно-сосудистыми болезнями до сих пор справиться не можем! Энергию, как дикари, до сих пор сжиганием углеводородов получаем! Вот чем надо бы заняться! А исследования по управлению человеческим сознанием я бы запретил… Это компетенция Творца, а не человека…

Майор вгляделся в тех, кто слушал беседу, сгрудившись вокруг большого углового дивана.

Это были знакомые ему сотрудники отдела излучающих приборов. Стоя позади всех за пальмой, думая, что ее никто не видит, подтягивала колготки Тамара Терновая. А у спинки дивана стоял и внимательно слушал беседу инженер Контрибутов. Ефим обратил внимание на выражение его лица. Оно было в высшей степени заинтересованным. Ефиму даже показалось, что от мыслительного напряжения лоб инженера будто слегка светился в зеленом воздухе Зимнего сада.

Извольский посмотрел на свои часы и встал с дивана. Вслед за ним поднялся и Горынин. Они стояли друг против друга – высокий представительный Извольский и маленький, похожий на ежа, Горынин. Стояли молча, но с места почему-то не двигались. Будто не доспорили и еще что-то хотели сказать. Однако, слов не было.

В этот момент Ефима кто-то окликнул.

Он повернулся.

По темному коридору в его сторону двигался высокий человек. В коридоре царили сумерки и Ефим никак не мог его разглядеть.

Наконец, идущий оказался под горящей лампой дневного света иЕфим его узнал.

Это был комендант Института.

– Ефим, ты что здесь стоишь, заблудился? – спросил его Городовиков, подходя и подавая руку. – Здорово, контрразведка! Мы с тобой сегодня вроде еще не виделись? Что стоишь? Не знаешь, как в отдел излучающих приборов пройти? В этот тупик многие почему-то забредают… Пойдем, покажу короткую дорогу! Ты, как после вчерашнего?

– Нормально. Ты сам-то не утомился?

– Когда армия наступает, армия не устает! – ответил неутомимый прапорщик запаса.

Лица и имена большинства научных сотрудников, присутствующих при той беседе, изгладились из памяти Ефима Мимикьянова. А вот лицо Викула Контрибутова, внимательно слушающего дискутирующих мэтров, ему запомнилось.

22. Неожиданное предложение

Близость контрибутовского дома ощущалась еще до того, как он показался из-за угла.

В его дворе росла, поднимаясь высоко над крышей, желтоствольная сибирская сосна. Ее тревожный хвойный аромат тяжелой глицериновой волной далеко растекался по окрестным улочкам.

Крашеный вагонным суриком фасад контрибутовского дома выходил прямо на узкий асфальтовый тротуар.