Семейные тайны - Чингиз Абдуллаев

– У него есть родители?

– Конечно. И мать, и отец. Только мой муж с ними вообще не общался. Я даже не знаю, что лучше. Общаться так тесно со своей матерью, как Герман, или вообще не общаться, как мой муж. За пять лет своего замужества я видела их не больше трех-четырех раз. Правда, они живут на севере страны, в небольшом городе рядом с Гамбургом, но все равно можно было навещать их гораздо чаще. Однако мой муж считал правильным справляться об их жизни, здоровье один раз в несколько месяцев. Как, впрочем, и они по отношению к нему. Для нас, прибывших из Казахстана, где помнили своих родственников до седьмого колена и троюродных братьев и сестер считали близкими родственниками, все это казалось на первых порах диким и невозможным. А потом мы привыкли. Люди живут так, как им нравится жить. Никого нельзя переделать или заставить измениться по собственному желанию. Здесь совсем другие нравы и другие порядки. Я даже думаю, что отношения Марты с детьми были выстроены таким образом именно потому, что они были не стопроцентными немцами. То есть не родились здесь и не приняли законы отчуждения с детства. Иногда родители и дети не видятся годами. И годами не звонят друг другу. Мы с Аней общаемся каждый день. И если не позвоним друг другу, то сразу начинаем беспокоиться. Но в Европе свои правила и свой менталитет.

– Именно поэтому я не думаю, что Арнольд мог решиться на подобные преступления только для того, чтобы оградить вашу сестру от досаждающей ей свекрови. Это слишком несерьезный довод, чтобы принять его в качестве основного.

– Зато инспектор считает, что можно серьезно говорить о пропавшей чашке из-под молока, в которой Анна якобы могла хранить яд, – напомнила Эмма. – По-моему, это вообще глупость.

– Одна чашка на столе была лишней, – сказал Дронго, – и, насколько я знаю, в одной из них нашли токсичные вещества. Именно в той, на которой были отпечатки пальцев вашей сестры.

– Какая ерунда! – возмущенно фыркнула Эмма. – Зачем это нужно Анне? Герман бы никогда в жизни не простил ей убийства своей матери, и она это прекрасно понимает.

Они услышали шум на лестнице и громкие голоса. Эмма вышла первой из гостиной. За ней поспешил Дронго. Стоявший на лестнице Герман громко возмущался и что-то кричал Нерлингеру.

– Что случилось? – спросила Эмма.

– У нас в комнате нашли пакетик с этим ядом! – крикнул сверху Герман. – И теперь они считают, что во всем была виновата Анна. А я не могу убедить инспектора, что мы понятия не имеем, откуда этот порошок оказался в нашей комнате.

Глава 15

Услышав слова Германа, Эмма замерла, затем медленно повернула голову и посмотрела на Дронго.

– Как они могли найти там яд? – спросила она, словно не веря самой себе. – Это просто невозможно. Анна, я сейчас поднимусь! – крикнула она, обращаясь к старшей сестре, и поспешила подняться по лестнице.

Дронго пошел следом. У дверей комнаты стояли Нерлингер, один из его сотрудников и Герман, который продолжал бушевать, обвиняя полицейских в некомпетентности и предвзятости. Из соседней комнаты вышли Мадлен и Берндт. На Мадлен было синее платье с золотыми блестками. Берндт снял галстук и пиджак, оставшись в одних брюках и белой рубашке.

– Что происходит? – спросил Берндт.

– В комнате брата вашей жены нашли яд, – пояснил Нерлингер.

Берндт нахмурился и оглянулся на супругу. Она покачала головой.

– Что и требовалось доказать, – процедила Мадлен сквозь зубы. – Все прекрасно понимали, что Анна ненавидит мою мать и желает ей смерти. И только у нее были конкретные причины убрать несчастную Лесю, которая имела неосторожность сообщить о том, что знает тайну рождения Евы.

– Не смей так говорить! – вспыхнул Герман. – Мне надоели твои намеки.

– Это не намеки, – возразила Мадлен, – и ты об этом прекрасно знаешь. Хватит делать вид, что ты ничего не знаешь и не понимаешь, Герман. Твоя страусиная политика привела к тому, что мы потеряли нашу маму. А сегодня еще и убили несчастную Лесю Пастушенко. По-моему, пора наконец освободиться от ненужных иллюзий.

– Замолчи! – крикнул Герман. – Это не твое дело! Порошок нам подбросили. Ни я, ни моя жена не виноваты в двух убийствах, которые здесь произошли. И ты это сама прекрасно понимаешь.

– Тогда кто их убил? – вмешался Берндт. – Святой дух? Или привидения, о которых так любила рассуждать тетя Сюзанна. По-моему, хватит. Сотрудники полиции слишком большие материалисты. Они не верят ни в духов, ни в привидения. А кроме нас и приглашенного сестрой твоей жены эксперта, в доме никого больше не было.

– Ты готов обвинить и нашего гостя? – мрачно осведомился Герман.

– Я никого не хочу обвинять. Но порошок с ядом нашли у вас, – напомнил Берндт. – И вообще это не мое дело – искать и изобличать убийцу. Пусть полиция и следователь скажут, кто именно совершил два убийства. Мы уедем отсюда завтра утром и никогда больше не вернемся в этот дом. Я официально откажусь от всяких претензий на этот дом.

– Не нужно так торопиться, – стала успокаивать мужа Мадлен. – Отказаться мы всегда успеем.

В комнате раздавались громкие голоса Анны и Эммы. Слышался даже испуганный голос Евы.

– Они доведут нашего ребенка до истерики! – выругался Герман, возвращаясь в свою комнату.

– Это не твой ребенок! – крикнула ему вслед Мадлен.

Даже Берндт покачал головой, осуждая супругу за этот выкрик. Она разозлилась.

– Ты всегда был чистоплюем! – парировала Мадлен и, повернувшись, пошла обратно в свою комнату.

Внизу у входной двери появился Арнольд Пастушенко. Услышав о том, что убийца практически найден, он быстро поднялся по лестнице и, тяжело дыша, остановился рядом с Дронго и Берндтом.

– Что случилось? – спросил Арнольд. – Что там нашли?

– Нашли яд в комнате Германа и Анны, – пояснил Берндт. – А еще сумели вычислить, каким образом на стол попала лишняя чашка. Это была чашка из комнаты Анны, на которой оказались ее отпечатки пальцев. А внутри были остатки порошка…

– Анна отравила мать Германа, а потом убила мою жену? – недоверчиво повторил Пастушенко. – Ну это полный бред. Такого не может быть никогда. Я знаю Анну уже почти четверть века. Это исключительно порядочный человек…

– Сейчас нельзя ни за кого поручиться, – возразил Берндт, – лучше помолчите. Насколько я понял, инспектор Нерлингер собирается увезти ее прямо сейчас. И правильно сделает. Мы все устали от этих постоянных недомолвок, подозрений, иносказаний. Мы не знаем, как себя вести и что нам делать. Наконец все эти кошмары прекратятся, и мы сможем разъехаться по своим домам.

– Но я не верю, что это сделала Анна, – упрямо повторил Арнольд. – Позвольте я пройду в комнату и скажу им об этом. Анна никогда бы не решилась убить мою жену. Ей это было просто не нужно.

Он решительно прошел дальше.

– Несчастный человек, – с сожалением сказал Берндт, переходя на английский. На нем он говорил гораздо лучше, чем по-русски. – Он все еще ее любит и считает, что она не могла его предать. А она его предала уже дважды. Сначала вышла замуж за Германа, а потом, забеременев от Арнольда, фактически отняла у него ребенка, назначив его отцом Германа.

Дронго пожал плечами.

– В жизни порой встречаются такие непредсказуемые моменты, – пояснил он. – Я слышал, что вы были в доме за день до юбилея вашей тещи?

– Конечно, были. Мы приезжали сюда, чтобы помочь Марте. Вы же видели, в каком состоянии иногда бывала Сюзанна. Значит, Марта могла доверять только своей дочери. Разве вы не видите, что творится в этом доме?

– Вижу, – кивнул Дронго, – но зачем Анне нужно было убивать свою свекровь? Я видел, что они не очень любили и не ладили друг с другом, но из-за этого убивать? Вам не кажется, что мотив более чем странный? Невестка убивает свою свекровь только потому, что последняя к ней придирается. Если бы это случалось в каждой семье, то половина населения земного шара убивала бы своих родственниц и особенно матерей своих мужей, которые вечно бывают недовольны своими невестками.

– При чем тут недовольство или придирки? – удивился Берндт. – Речь идет о крупной сумме денег. Об очень крупной сумме, ради которой можно было и рискнуть. Как вы думаете, сколько может стоить этот дом?

– Понятия не имею.

– Около четырехсот тысяч евро, – торжествующе произнес Берндт. – И прибавьте сюда еще библиотеку, набитую раритетами, среди которых есть и настоящие фолианты. А еще родственница завещала Сюзанне около девяти миллионов евро в акциях и на счетах. А это уже просто огромное состояние. И опекуном становилась старшая сестра Сюзанны – Марта. Теперь, после смерти Марты, все имущество формально должно отойти к Герману и Мадлен. Но я не удивлюсь, если выяснится, что Герман и Анна заранее подсуетились и сумели убедить Марту составить договор, по которому все имущество переходило в их полную и безвозмездную собственность. Матери всегда относятся к сыновьям с большей любовью и заботой, хотя опираются в основном на дочерей, рассчитывая именно на их помощь.