Наследники Фауста - Елена Клещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я видел его множество раз. Это кольцо, или такое же, носил ваш отец. Мне случалось видеть, как он вызывал с его помощью того, кто явился к вам.
— Оно было при нем после его смерти?
Ответ запоздал. Господин Вагнер не смотрел на меня; судорога прошла по его лицу.
— Я не знаю. Он… Обстоятельства были таковы, что я забыл про кольцо. Следовало бы вспомнить, но… словом, моя вина. Оно было точно таким же — за это могу поручиться.
Мой рассказ о договоре, написанном кровью, и о том, как Дядюшка предъявил права на мою душу, вызвал лишь краткий комментарий: «Не более и не менее? Ну, там будет видно». К тому времени у меня уже не было сомнений, что этот человек мне поможет, и все-таки у меня отлегло от сердца. О беседе в лавке ростовщика я поведала совсем уже весело.
— Вы поступили мудро, милая фройлейн, что остереглись вторично закладывать это дьявольское изделие! По меньшей мере одна опасность несомненна: попасть на купца, который уже держал его в руках. Я помню, как ваш отец подбрасывал его на ладони и приговаривал: хоть бы ты сгинуло, проклятое, за тебя же деньги плачены!.. Его нельзя было и потерять.
— В этом я успела убедиться. — Я рассказала о двух своих попытках.
— …Вот и все. Вчера мы пришли в Виттенберг, и чтобы остаться здесь, я стала искать службу.
— Я подарю добрейшей Марте самых дорогих лент, — торжественно пообещал господин Вагнер. — Мало того, что не побоялась ходить за больным пособником чародея, так еще и сама сотворила подлинное чудо… Хочу, чтобы вы знали, фройлейн Мария: я буду счастлив, если смогу помочь вам.
— Как мне благодарить вас, господин профессор? — неловко сказал я.
— Пока не благодарите. Тот, о ком мы говорили, — хитрая и опасная креатура. Я встречался с ним несколько раз еще при жизни доминуса Иоганна, и потом однажды имел с ним беседу, если то был не бред… Он опасен, и не стоит забывать об этом, но вместе с тем вполне вероятно, что его слова о власти над вами — всего лишь хвастовство. Кровь действительно обладает известной силой, но как бы там ни было, договор заключен не вами.
— А кольцо?
— Ну, что ж кольцо… Магические руководства говорят о предметах, способных следовать за человеком, даже и за таким, который ничем себя не запятнал; то же относится и к другим чарам… Полагаю, теперь мой черед рассказывать, но вот что меня смущает: вы, должно быть, голодны, а в этом доме, пропади я пропадом, совершенно нечего есть. Не согласитесь ли вы отобедать со мной в трактире?.. Что такое, я что-то не так сказал?
Я не удержалась от смеха.
— Боюсь, почтенные горожане весьма удивятся, если увидят, как профессор университета угощает обедом свою служанку!
— Служанку?! Дорогая фройлейн, вы же не думаете в самом деле… Гостья — вот это будет вернее!
Пусть он говорил так в память моего отца, и пусть предлагал заведомо невозможное — сердце мое растаяло.
— Благодарю вас снова, но что вы скажете обо мне… ну, хоть Марте и вашим друзьям?
— Что скажу? Хм… Да разве это так важно?! Найду, что сказать.
Но я уже знала, что сказать мне. Довольно будет и того, что я вовлекла его в свою нечестивую историю.
— Нет, господин профессор. Я не думаю, что нам следует поступать таким образом. В конечном итоге, для меня всего безопаснее называться служанкой.
— Воля ваша… Но что же делать с обедом?
— Я схожу в трактир и принесу все сюда. Скажите только, где мне взять салфетку? Или хоть чистую тряпицу.
— Чистую?.. Тут где-то был сундук… Нет, это немыслимо, дорогая фройлейн, чтобы вы…
— Не тревожьтесь, господин профессор, — весело сказала я, — до сего времени мне неплохо удавалась подлая служба.
Мой гостеприимный хозяин не нашелся, что ответить, и я, пожалуй, не найду слов, чтобы передать выражение его лица. Пора мне, в самом деле, привыкнуть смеяться, а не плакать над своей долей…
Салфетка отыскалась, и в самом деле почти чистая. Я уже собиралась спускаться вниз, когда господин Вагнер остановил меня.
— Фройлейн Мария! Одно слово: вы согласны принять мою помощь? Вы вернетесь сюда?
— А куда же мне деться, господин профессор? Разве у меня есть выбор?
— Как я могу знать? — сказал он, неуверенно улыбаясь. — Как я могу знать, фройлейн Фауст?
Боже небесный, думала я, обтирая от паутины и сора корзинку, найденную внизу. Если он не верит в мою полную беспомощность только оттого, что я дочь своего отца, — за кого же он почитает доктора Фауста?
Глава 6
— Он был мой учитель, Мария, — сказал господин Вагнер, когда мы с ним вдвоем уселись за стол. Есть пришлось из серебряных блюд и пить из венецианских кубков — чистых тарелок и кружек я не нашла, равно как и скатерти. Стоило труда убедить господина Вагнера не называть меня «фройлейн». В обмен я согласилась забыть его профессорское звание. — Бывает, что странствуешь, учишься у многих, а учителем зовешь одного, и не обязательно первого, кто взял на себя этот труд, и не того, под чьей рукой ты провел больше времени… О, это орехи? Как вы догадались?!
— Так, отчего-то пришло в голову. — Я не стала говорить, что скорлупки, втоптанные в ковры, приметит даже слепая женщина — по тому, как эта мерзость хрустит под каблуком.
— Вы их не боитесь?
— Кого?
— Обезьян. Марта прямо-таки терпеть его не может, сразу ахает и гонит тряпкой. Позвольте, я позову эту тварь. — Он встряхнул мешочек с орехами и крикнул: — Ауэрхан!
Я не боюсь обезьян, но и сугубой приязни в моем сердце они не пробуждают. Когда мохнатый бурый клубок с пронзительным воплем пронесся через комнату, я чуть не подпрыгнула на стуле. Тварь махом взлетела на плечо к господину Вагнеру и перескочила на стол. Ноги у нее были как руки, а морду, пожалуй, следовало бы назвать лицом, когда бы не шерсть и не дырки вместо носа. Хитрые глазки обозрели съестное, протянулась черная ладошка: давай, что ли, орехов, раз звал.
— Держи. — Обезьяна тут же запихнула добычу за щеку и снова с ужимкой заправского нищего протянула ручку. — Боюсь, как бы вы не пожалели о своей щедрости, Мария. Это животное понимает порядок, но вот скорлупу и объедки бросает где ни попадя, никак не могу его вразумить. На случай бесчинств с его стороны: больше всего на свете он боится метлы. Только возьмитесь за метлу, его и след простынет… Ауэрхан!
Заинтересовавшись моим кубком, обезьяна ухватила его сразу рукой и ногой. На окрик она не обратила ни малейшего внимания.
— Вот потому я его так и прозвал,[1] — с сокрушенным вздохом сказал господин Вагнер, левой рукой беря обезьяну за шкирку, а правой изымая кубок. — Глуховат, но только тогда, когда ему это нужно… Будешь еще шкодить? Будешь… Ну ладно, живи. Но при повторном впадении в грех наказание будет ужасно!