Черный подснежник - Сергей Иванович Зверев

эхо от танкового выстрела, за ним еще и еще. Омаев встрепенулся, бросился бежать по своим следам в сугробах в сторону полянки, где остались советские Т-34 с израненными бойцами. Вязкий сырой снег, вытоптанный сотнями ног, проваливался, хватал ледяными объятиями, не давая мчаться изо всех сил. А он стремился, рвался бежать, как можно быстрее к территории смерти, к двум «тридцатьчетверкам», которые, судя по звукам отчаянной стрельбы, оказались в беде.

* * *

Танкисты Т-34 действительно оказались в страшной беде. Как только удалось погрузить раненых бойцов в танки, расположив стонущих, истекающих кровью людей внутри и на бортах бронированных машин, из леса неожиданно вынырнули три немецких танка. Соколов сразу опознал Pz.Kpfw.IV, «четверку» или, как часто они ее называли, «лошадь панцерваффе» по желто-коричневому окрасу и длинному стволу пушки. На поле боя для шустрой «тридцатьчетверки» они не были бы так опасны, несмотря на 75-мм пушку KwK.37 L/24 и дополнительное вооружение – два пулемета МГ-34. Только не сейчас, когда все члены экипажа ушли за ударной группировкой немецкой пехоты, а на бортах Т-34 лежат раненые бойцы.

Нападающие панцерваффе времени на раздумья советским танкистам не дали. Грянули один за другим два выстрела, наводчики «четверок» целились на ходу, поэтому снаряды прошли мимо, лишь вскользь ударив по погонам башен Т-34. Самое страшное было то, что осколки и взрывы смели с бортов несчастных советских солдат, убив последнюю надежду на спасение из кровавой заварушки. Соколов понимал, что они не могут маневрировать, уходя от выстрелов противника, пространство для поворотов и ходов ограничивают деревья, остается только атаковать в ответ, используя стоящие танки как бронированный дзот. Теперь у тех, кто еще лежит на броне, нет шансов выжить.

Новый выстрел! Огненное облако опалило тела на броне «семерки», превращая их в черную обгорелую массу. Алексей кинулся к боеукладке, отправил снаряд в казенную часть пушки и одним движением оказался у нарамника прицела. У них только одна возможность остановить немецкие «четверки» – расстрелять как можно быстрее прущие вперед машины, подпустив близко, целясь в борта, лоб корпуса и башни. Там слабое место Pz.Kpfw.IV: толщина бронелиста бортов всего 15 мм, а корпуса 30, при этом верхняя часть германского танка сварная, без специального уклона бронелистов. Огонь, огонь точно в погон, в маску, в щели люков для посадки экипажа, чтобы разнести непрочную башню на куски!

Соколов прицелился, выкрутил ручку маховика до упора и нажал на спуск. Огонь! Бронебойный снаряд остановил первую машину, и тут же выстрел из «семерки» пробил корпус второй «четверки». Бабенко так же, как и командир, метался по отделению «тридцатьчетверки», работая за башнера и заряжающего. Ответные выстрелы из последнего уцелевшего германского панцера ударили в башню «двенашки», оставив в броне вмятину. Удар снаряда наполнил танк грохотом и звоном, от которого по всему телу у Соколова пошли тошнотворные волны, усилив головную боль. Он попытался прицелиться, хотя картинка перед глазами двоилась и плыла, не давая совместить штрихи прицела с надвигающимся бортом «четверки». Выстрел! Снаряд прошел мимо, лишь высек сноп искр, ударив о металлические гусеницы. Ствол танковой пушки «германца» шевельнулся, уставился прямо в лоб «двенашки». Соколову казалось, что немецкий наводчик смотрит ему прямо в лицо, перед тем как нажать на спуск и расстрелять беззащитный Т-34 в упор. Алексей понимал, что сейчас или спустя пятнадцать секунд после второго выстрела он погибнет в подбитом танке, но не разрешал страху остановить себя. Снова бросился к стене с укладкой, выхватил снаряд и упал от сотрясшего машину удара. Ползком лейтенант добрался до орудия, уложил снаряд, кинулся к наводке пушки. Башню и внутренности танка заволакивал черный едкий дым, глаза слезились, однако он всем лицом прильнул к маске прицела. Вот она, последняя немецкая «четверка»! Соколов потряс головой, смахивая пелену миража с глаз, – все Pz.Kpfw.IV полыхали огнем, превращаясь в черные остовы. Из люков выбирались экипажи в тлеющем обмундировании, спасаясь от ревущего пламени. Вдруг справа из-за деревьев вынырнула советская «тридцатьчетверка» с тремя пятерками на борту и красной звездой. Пришла помощь! Выстрел! Снаряд из пушки танка Бочкина разнес башню немецкого панцера. С левого фланга донеслись выстрелы из «мосинок», которые остановили немецкие экипажи. Беглецы рухнули как подкошенные, рядом с гусеницами своих обездвиженных машин из брони. Соколов с трудом ухватился руками за скобы и подобрался к люку, по борту уже пробирался к нему через дым Омаев:

– Товарищ командир, давайте руку! Надо выбираться из танка, у вас пробой! Может загореться!

– Внутри, внутри раненые! Помоги вытащить, Руслан! – Голос лейтенанта был еле слышен от испытываемого им удушья.

Он хотел было помочь парню вытаскивать из люка подбитого танка людей, но тот мягко посадил командира на броню и помог спуститься на землю. На бронированный корпус уже спешили подняться советские солдаты, чтобы спустить вниз своих товарищей. Алексей с трудом сделал несколько шагов, земля уходила из-под ног. Он ухватился за ствол сосны, чтобы удержаться на ногах. Сбоку кто-то подставил плечо и повел лейтенанта на чистый пятачок рядом с поваленными выстрелами соснами. Голос Бабенко раздавался словно издалека:

– Товарищ командир, уничтожили немецкие «четверки». Они, наверное, на помощь своим шли, видимо, получили информацию, что советская пехота вместе с танками наступает. Вы как, пришли в себя? «Двенашке» башню пробило, хорошо, что возгорания нет. Дым на убыль пошел, ребята сбили искры.

– Люди, там внутри раненые, на бортах, их надо спасать, – просипел Соколов.

От каждого слова в горле саднило, перед глазами плыли черные пятна. Он видел, что к месту стычки подоспел экипаж Бочкина и отряд Логунова, которые услышали выстрелы танковых пушек. Видел в черном тумане, как мечутся по корпусам танков солдаты, передавая из рук в руки обгоревших после снарядов людей. Он пытался встать, чтобы помочь, хотя тело совсем не слушалось, однако каждый раз его бросало вперед, будто новой ударной волной. Наконец Логунов наклонился к командиру:

– Товарищ лейтенант, вы слышите меня?

Соколов с трудом кивнул и снова прохрипел:

– По машинам, вперед, возвращаемся к КП. Раненых нужно спасти.

Василий Иванович от его слов поник:

– Некого спасать больше, Алексей Иванович. Всех проверили, нет живых. Умерли ребята, кто на броне лежал, погиб от огня, от осколков. Те, кто был внутри, задохнулись от дыма и кровью истекли. Нет выживших. От батальона и огневого взвода осталось двенадцать человек…

Командир неожиданно встал, неуверенно шагнул, затем шатающейся походкой побрел куда-то вперед. Алексей сам не понимал, куда идет. Деревья, небо, земля – все слилось в одну серую полосу, он переступал казавшимися налитыми свинцом ногами до тех пор, пока вдруг не споткнулся обо что-то мягкое. Черная пелена спала, и парень с удивлением увидел, что стоит на обнаженном обгорелом трупе человека, лежавшего на земле, прямо под его сапогами застыло лицо – застывшие удивленные глаза, а вместо нижней части лица у мертвеца кровавая каша. Форма настолько была опалена огнем, что невозможно даже понять, какой армии принадлежит погибший солдат. Алексею было сейчас все равно, ненависть к напавшим немцам, боевой азарт схлынули, уступив место боли, от которой его скручивало изнутри, перекрывало горло с рвущимся наружу криком отчаяния – хватит, хватит воевать! В беззвучном горе дрожащий парень застыл рядом с тем, кто еще час назад жил, мечтал, надеялся вернуться к себе домой и жить обычной жизнью. Их таких лежали вокруг десятки, сломанных, изуродованных, мертвых из-за прихоти германских генералов. Соколов же чувствовал себя сейчас абсолютно бессильным, глупым из-за того, что не предусмотрел немецкую ловушку, потом разрешил остальным преследовать немцев, подставив умирающих красноармейцев под снаряды «четверок». Горькая боль и отчаяние перекрывали дыхание, бились в горле, вызывая крик, но не выходили наружу.

– Алексей Иванович. – Только мудрый Бабенко понял, как же сейчас плохо командиру, и пошел за ним следом. – Давайте в машину. Мертвых уже не спасти, но живым нужна наша помощь. Надо доложить о новой тактике немцев и ловушках перед линией фронта. Тех, кто выжил, нужно доставить в госпиталь. Ребята погрузились, «двенадцатый» на ходу, до КП дойдет. Вас ждут.

Соколов кивнул, выпрямился и зашагал к своему отряду. Лишь на щеках высыхали, щипая кожу, горькие жгучие, как огонь, слезы.

Глава 8

В командном пункте лейтенант Соколов безо всяких эмоций докладывал о результатах наступления, будто не о сотнях погибших бойцов