Жизнь и творчество С М Дубнова - София Дубнова-Эрлих

Съезд дал С. Дубнову большое удовлетворение: почти все его предложения, касавшиеся общеполитической и национальной платформы, принимались значительным большинством. - "Я работал усиленно - вспоминает он впоследствии - участвуя в заседаниях, как член президиума, с раннего утра до поздней ночи. Как утомляли тогда эти заседания, но сколько было в них душевного подъема и веры в светлое будущее!".

Повсюду кипели политические страсти. Когда писатель явился в редакцию "Восхода", ему пришлось выдержать жестокий бой с редактором из-за "Уроков страшных дней". В споре участвовал и новый знакомый - Семен Ан-ский (Рапопорт), недавно вернувшийся из за границы. Писателей, несмотря на разногласия, многое сближало: оба они вышли из бунта "Гаскалы", оба формировали свое мировоззрение под влиянием передовой русской литературы. Ан-ский, своеобразно сочетавший русское народничество с еврейским, в одной из ближайших книжек "Восхода" взял под свою защиту еврейских революционеров, которых автор "Уроков" обвинял в отрыве от народа. С. Дубнов ответил статьей "О суверенитете национальной политики в жизни угнетенных наций". Он заявил, что отрицает не законность классовой борьбы, а господство классовой политики в народе, который является объектом преследования. Суть статьи сводилась к следующему: единая национальная политика должна стать суррогатом территориального единства для нации, которая, пребывая в диаспоре, находится под угрозой растворения среди окружающих территориальных наций. Если господствующие народы могут превратить национальную политику в орудие угнетения, то для меньшинств она является средством самозащиты.

Весна прошла в горячке избирательной кампании. Предвыборные собрания протекали в бурной атмосфере; представители (137) левых партий, принужденных снова уйти в подполье, нередко пытались использовать легальную трибуну для агитации за бойкот Думы, и это часто приводило к вмешательству полиции. Соратники С. Дубнова настаивали на том, чтоб он выставил в Вильне свою кандидатуру, но он наотрез отказался. Когда выборы состоялись, он от души приветствовал избрание своего друга, энергичного сионистского деятеля Шмарии Левина.

На созыв Государственной Думы писатель откликнулся взволнованной записью: "Две музыки в душе - тихая музыка цветущей природы и боевой марш новой России ... К полудню привозятся газеты, бросаешься на них и жадно глотаешь вести ... Явно оппозиционное настроение большинства Думы, готовность к борьбе за свободу . . .". Вспоминая в автобиографии об этой полосе жизни, он замечает: "Только люди моего поколения, которые четверть века в оковах рабства мечтали о конституции и Учредительном Собрании, могут понять это праздничное настроение весны 1906 г., когда истомленная душа жаждала веры в новую Россию и обновленное еврейство в ней".

В деревенском затишье С. Дубнов бодро принялся за работу, созвучную тогдашним переживаниям: предстояло закончить пересмотр очерка об эмансипации евреев, урезанного придирчивой цензурой 80-х годов. Он решил дополнить этот очерк и издать в форме брошюры. Работа быстро подвигалась вперед. Одна из майских записей в дневнике гласит: "История, природа, политика. После упорной двухнедельной работы вчера кончил "Эмансипацию", получившую совсем другой вид, чем в 1889 году. Сразу бросается в глаза, как опыт и размышления расширили кругозор автора за 17 лет. Работа мысли и пера в тишине... дивного уголка, ... под отдаленные звуки ... политики, ежедневно приносимые газетами - всё это составляло сложную гамму ... Утром речи ... в парижском Национальном Собрании или Коммуне 1789-91 годов; вечером речи... в русской Думе, а в промежутках ласковый шепот сосны, пруда, поля". Брошюра вскоре вышла в свет и разошлась в большом количестве экземпляров (Эмансипация евреев во время великой французской революции 1789-1791 г. - Издательство "Правда". 74 стр. 1906.), (138) а ее автор принялся за переработку "Писем" и других публицистических статей, печатавшихся в периодических изданиях в течение десяти лет. Наступила пора - думалось ему - систематизировать разбросанный материал и издать отдельной книгой. Чтение новых трудов по национальному вопросу подтверждало правильность идей, легших в основу "Писем". "Радует меня - пишет он в дневнике - что мои воззрения на нацию, как на духовную или культурную коллективность, совпадают с преобладающим новейшим направлением в науке. Даже мой автономизм во многом сходен с персональной автономией Шпрингера (Реннера), с трудом которого я теперь только познакомился. Самостоятельный процесс мысли привел меня ко многому, что теперь принято, но также ко многому, что пока еще не признано и для меня вытекает из всей эволюции еврейской истории".

Вести о погроме в Белостоке и о разгоне Думы были оглушительным ударом. "9-го июля - говорится в дневнике - в мою келью ворвалась потрясающая весть о роспуске Думы. Перо выпало из рук. В каких муках родилось это чадо - и каково потерять его в момент, когда в нем была единственная наша опора... Надо снова начинать Сизифову работу...".

Писателя не покидала мысль о переселении в столицу. Как научная, так и общественная работа настоятельно этого требовала. Хотелось верить, что в обстановке послереволюционного периода легче будет осуществить мечту юности, чем в былые годы. Окончательным толчком к перемене местожительства послужило предложение читать лекции в Вольной Высшей школе, руководимой профессором Лесгафтом. Историк, давно мечтавший о постоянном общении с молодежью, немедленно дал согласие.

В сентябре, в день рождения С. Дубнова, пришло известие, что факультет социальных наук официально утвердил его в качестве лектора. Запись в дневнике отражает сомнения, возникшие накануне отъезда: "По силам ли, о Боже, труд подъемлю? Не вправе ли я, после 25-и летнего служения, уйти заграницу ... и там посвятить остаток жизни любимой исторической работе...? А другой голос говорит: оставайся, уезжай в русскую столицу и бери на себя максимум работы, кипи, гори, пока не сгоришь. И я иду".

(139) В середине сентября 1906 г. Семен и Ида Дубновы покинули Вильну. В этом городе, где настигли их политические бури, им не удалось пустить глубоких корней, но в душе писателя надолго сохранилось воспоминание об извилистых средневековых переулках, о пустынных зеленых берегах Вилии. От прощального банкета он отказался: не до банкетов было в смутное, тревожное время. Навстречу эпохе "второго Петербурга" он шел с усталыми нервами, но с готовностью вложить все силы мысли и сердца в научную и общественную работу.

(140)

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ

Квартира Дубновых на тихой боковой улице была сумрачная, неуютная, с окнами, выходившими на глухую грязноватую стену. Это был тот район старинных домов, узких переулков, мутноватых каналов под горбатыми мостиками, с которыми были связаны для писателя воспоминания молодости. Многое переменилось за двадцать с лишком лет: умер редактор Ландау; недавно прекратил существование и журнал, которому С. Дубнов отдал столько сил, столько жара мысли и чувства; старый коллега Фруг ютился где-то на далекой окраине, и стихи его, посвященные современности, говорили и содержанием своим, и тягучими, медленными ритмами о безнадежности и резигнации. Меньше всего изменился за эти годы сам С. Дубнов: под седеющей гривой волос глаза горели молодым блеском, с прежней горячностью отдавался он литературной и общественной работе, восторгался красотой природы, повторял любимые стихи. Но усложнившаяся действительность всё чаще рождала горькое недоумение.

Университетская деятельность, к которой он приступил с большим воодушевлением, оказалась непродолжительной. Вольная Высшая Школа, руководимая профессором Лесгафтом, блестящим ученым и мужественным общественником-демократом, была самым передовым петербургским университетом, сумевшим привлечь целый ряд талантливых и радикально настроенных профессоров; среди слушателей преобладала молодежь, примыкавшая к революционному движению. Новый лектор, считаясь с повышенным интересом этой молодежи к социальным проблемам, решил читать курс новейшей истории евреев, начиная с французской революции. Совет факультета, однако, рекомендовал ему (141) держаться хронологического порядка и начать программу с библейского периода. Готовясь к лекциям, С. Дубнов просиживал долгие часы в Азиатском музее при Академии Наук, читая с увлечением монографии о недавно открытом кодексе Гамураби, перечитывая труды выдающихся немецких исследователей Библии. Вступительная лекция собрала большую аудиторию. Лектор отметил инициативу Вольной Высшей Школы - первого русского университета, создавшего кафедру еврейской истории на факультете социальных наук. Он развил свою социологическую концепцию еврейской истории и закончил словами о свободной исторической науке в свободной стране. Молодежь горячо приняла нового профессора, но когда он начал читать свой курс, выяснилось, что в студенческой среде очень мало людей, даже поверхностно знакомых с Библией: среди слушателей христиан их оказалось больше, чем среди евреев. Сбылось то, чего опасался историк: в напряженной послереволюционной атмосфере библейская критика и новейшие открытия в истории древнего востока интересовали только узкий круг специалистов. Лекции приобрели характер семинарских занятий; вскоре и эти занятия прекратились, так как по распоряжению властей Вольная Высшая Школа была закрыта: Департаменту Полиции стало известно, что в ее аудиториях происходят собрания нелегальных организаций.