Танец змей - Оскар де Мюриэл

Макгрей, фыркнув, покачал головой. Он и так это знал, но чувству вины нет дела до доводов разума.

– Обращайтесь, если мы хоть чем-то сможем вам помочь, – сказал он медсестре и вышел из палаты.

Я подумал, что он хочет побыть один, поэтому, привлеченный аппетитными ароматами завтрака, я направился в столовую.

Окна ее выходили на дорогу и песчаную отмель за ней. Море было беспокойным и дымчато-серым, небо заволокли набухшие тучи, а тонкая полоска света виднелась лишь вдалеке у горизонта.

Здесь же нашлась и Кэролайн, которая наблюдала за тем, как миссис Дженнингс и ее помощницы накрывают на стол и расставляют по нему большие чайники и блюда с горками тостов, яиц и бекона. Женщины поглядывали на Кэролайн с заметным презрением, и та, похоже, в кои-то веки чувствовала себя не в своей тарелке.

– Здесь… здесь очень уютно, мэм, – сказала она.

– Разумеется, уютно, – резко отозвалась старшая медсестра. – Персонал здесь чертовски хорош.

Повисла неловкая тишина.

– Спасибо за одежду, – пробормотала Кэролайн, и лишь тогда я заметил, во что она одета.

На ней было бледно-голубое платье, отделанное белой кружевной тесьмой, с неброской вышивкой в виде цветов на рукавах; наряд куда более изящный, чем те сдержанные, мрачные костюмы, которые она обычно носила.

– Весьма удачно, что у нас с мисс Макгрей одинаковый размер, – добавила она с застенчивой улыбкой, ибо сестра Дженнингс так и не удостоила ее ответом до того и промолчала и на сей раз. Она просто вышла из комнаты и поманила помощниц за собой.

Я знал, почему они вели себя столь неучтиво: перед ними была молодая леди, которая явилась сюда чуть свет, – единственная женщина в компании нескольких мужчин.

И если уж они смотрели на Кэролайн с таким презрением, я мог лишь догадываться, сколько гадких слухов пойдет, вернись она однажды в Эдинбург, где и без того давно судачили о причинах ее длительных путешествий. Она и сама это понимала, и вид ее, отверженной, в чужом платье и с разбитой губой, вызвал у меня безумную жалость.

– Не обращайте на нее внимания, мисс Ардгласс, – сказал я, наливая ей чаю. – Прелестная девушка всегда будет предметом… – Но стоило мне осознать, что именно я только что произнес, щеки мои стали пунцовыми. – Я о том, что… разумеется, сестра Дженнингс считает вас преле… Ну, и я не то чтобы думал иначе о… кхм… Хотите чего-нибудь к чаю?

Ей явно было столь же не по себе – очевидно, она вспомнила, как бабка пыталась навязать ее мне в невесты.

– Немного молока, пожалуйста.

– И я согласен с вами, – торопливо добавил я, не желая сидеть в напряженном безмолвии, – клиника выглядит очень приятно. Доктор Клоустон открыл ее, чтобы заботиться о престарелых островитянах. Он родом из этих мест, так что это его дар отчему краю. Он даже все расходы покрывает из собственного кармана.

– Очень щедро с его стороны. Удивительно, что никто в Эдинбурге не знает об этом месте. Наш добрый доктор, похоже, полон секретов.

Я чуть не облился чаем, ибо Кэролайн вслух произнесла ту же самую мысль, что посетила меня накануне.

– Как и все мы, правда? – прошептала она и пригубила чай, блуждая взглядом где-то в бесцветной дали. Я хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут в столовую ворвался Макгрей.

– Ох, красота! Подыхаю от голода!

Он уселся рядом с Кэролайн и принялся руками накладывать себе еду. Она наблюдала за ним с неожиданным любопытством.

– Как дела, мамзель?

Она вздохнула.

– Неплохо, мистер Макгрей. Благодарю вас.

Макгрей заглотил глазунью в один присест, глядя на Кэролайн со странным выражением лица. Более того, он дожевал, прежде чем снова раскрыть рот:

– Соболезную насчет вашей няни.

Кэролайн резко повернулась к нему.

– Откуда вы?..

Макгрей кивнул – в глазах его светились понимание и сочувствие.

– Я знаю, что старая Берта души в вас не чаяла – и ее с вами нет. Это может означать лишь… Простите, вывод напрашивается только один.

Кэролайн опустила на стол чашку с блюдцем, глаза ее наполнились слезами.

До того момента я и не вспоминал о женщине, которая заботилась о ней с самого детства. Я и имя-то ее забыл. Я чувствовал себя ужасным глупцом, и меня хватило лишь на то, чтобы протянуть ей свой носовой платок.

Кэролайн спрятала в нем лицо и расплакалась. Никакой истерики напоказ, только сдержанный ручеек усталых слез, куда более горький, чем безудержные рыдания.

Столь же сдержанно она промокнула глаза, и черты ее снова ожесточились.

– Она была здесь, – процедила Кэролайн. Платок слегка приглушал ее голос, но в нем все же слышалась мрачная, грозная нота, которой мы не могли не заметить.

Я нахмурился.

– Она? О ком вы?

– Женщина, которая виновна в этом, – прошипела она. – Та, что гналась за мной, когда моя бедная Берта…

Она не смогла сдержать всхлип, однако слез в ее глазах больше не было. Хмурое лицо ее сложилось в суровую, недобрую гримасу.

Нужды в объяснениях не было. Перед глазами у меня сразу возник образ той высокой женщины в плаще, с которой Кэролайн не сводила взгляда, стоя у экипажа; той, в капюшоне, расшитом золотом.

Я собирался продолжить расспросы, но в этот момент в столовую вошли Шеф и Боб, и Кэролайн тотчас выскочила из-за стола. Одного лишь взгляда хватило, чтобы понять – обсуждать свои злоключения в присутствии этих двоих она не желала. Не пожелал бы и я.

Как и Макгрей, они сразу же набросились на еду, но то, как они ее поглощали – жадно, разрывая мясо голыми руками, – возмутило меня куда больше.

Шеф снова заметил, что я за ним наблюдаю (похоже, на это у него было особое чутье). А еще он увидел, что Кэролайн по-прежнему утирает слезы.

– Она сказала вам, какого черта тут делает? – раздраженно бросил он.

– Не могли бы вы последить за своим…

– Заткни свою пасть! – взревел Макгрей, заглушив мои слова. – Не видишь, что ли, девушка расстроена!

Шеф усмехнулся:

– Напомнить вам, кто жаждет вашей смерти?

– Ох, само собой! – разошелся Девятипалый – голос его звучал на октаву выше, когда в нем звенел сарказм. – Ведь щетка для сортира, которая у тебя вместо усов, так нас отвлекает, что мы совсем забыли про жирную корову! Спасибо… э-э… как тебя там зовут?

– Зачем тебе понадобилось мое имя?

– Чтобы, когда ты мне понадобишься, не пришлось орать: «Эй ты, говно усатое!»

– Можешь звать меня Шефом, – ответил тот – стало быть, это прозвище изобрел кто-то до меня.

– Ха! Размечтался, урод. Буду звать тебя Фуй.