Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

От такой наглости ротмистр чуть не застонал. Деду же как будто еще веселее сделалось. Стоял он в свитке старой, пояском кумачовым, революционным, подпоясанной, перед самой конской мордой, травинку в пальцах прокуренных вертя. Назад не отошел, напротив, ближе подступил.

– Красный подпевала, чаклун здешний, – пояснил хорунжий из местных. – Сильный чаклун! С нежитью знается, порчу наводит. Панов и священников на дух не переносит. Давно в Сибирь отправить хотели, только не вышло. Теперь же и вовсе – с красными снюхался, самому бандиту Химерному ворожит… А все ж таки, господин ротмистр, отпустили бы вы его подобру-поздорову! Мало ли?

– А не мало! – хмыкнул неукротимый дед Мамай. – Катитесь отсюда горшком да горошком, пока не передумал. Катитесь – и не оглядывайтесь.

– Онежане на рогах онучи сушили, – как обычно невпопад заметил белый с похмелья штабс-капитан Вершинин. – Ростовцы озеро соломой зажигали…

При этих словах Клюке фон Клюгенау понял, что стонать все-таки придется, хоть и по должности не положено. И вправду! Заблудились, приказ не выполнили, а тут этот дед!

– Мы в Малогоссии, штабс-капитан! – покосился он на безразличного Вершинина. – До Онеги и Гостова из гаубицы когпусной не добить!

– Ну, так чего, паны ахвицеры? – совсем обнаглел дед. – Распрощаемся по-доброму или как? Иначе устрою вам такой колоброд, чертям в пекле жарко станет.

– Ливны – ворами дивны, – согласно кивнул бескровным лицом Вершинин. – Кромы – ворам хоромы, Елец – ворам отец.

Не выдержал ротмистр фон Клюгенау – застонал.

Стояло над Украйной буйное лето 1919-го. Насмерть сцепился конный отряд ротмистра Клюке фон Клюгенау с боевой революционной частью товарища Химерного. Рубились, расходились по лесам и балкам, чтобы снова встретиться в лютой схватке. Имел приказ ротмистр – истребить красного командира со всем его войском, только не выходило никак. А тут три беды сошлись: заблудился отряд среди лесных тропинок, не похмелился штабс-капитан Вершинин, вдобавок красного шпиона поймали, ругайся теперь с ним! Подумаешь, дед Мамай! Хан, видите ли!

Плохо, ох плохо знал кровный остзеец фон Клюгенау Малороссию!

– Рубите! – рявкнул ротмистр, трудную литеру «р» внезапно обретая. – Получай, кр-р-р-раснопузый!

– Значится, колоброд вам и будет, – сообщил вредный дед, травинку хитрым узлом завязывая. – Прощавайте пока, панове! В пекле свидимся.

Взметнулись шашки к самому небу, ударили в пустоту. Где дед? Нет деда! Переглянулись офицеры, перекрестился кто-то украдкой…

– Предупреждал ведь! – вздохнул хорунжий из местных.

– Галичане корову в баню тащили, – кивнул штабс-капитан Вершинин, словно ничего иного не ожидавший. – У ельчан курица утенка вывела.

– Господин ротмистр, господин ротмистр! – донеслось сзади. – Разведка вернулась! Есть дорога. К полуночи в Ольшанах будем.

– По ко-о-оням!!!

– Колобгод он устгоит! Гудини кгасный нашелся! – никак не мог успокоиться ротмистр. – Ничего, мы сами кгаснопузым колобгод пгопишем! Накгоем господина Химегного тепленьким!

– Брянцы – куролесы, валдайцы – колокольники, – соглашался с ним штабс-капитан Вершинин. – Владимирцы – печи деревянные.

– Пе-е-есню! – не выдержал фон Клюгенау и, желая напомнить штабс-капитану о прикладной географии, уточнил: – Малогоссийскую!

Никто не удивился. Чего только не пели в эти годы! Переглянулись…

Колы б я був полтавськый соцькый,Багато б дэчого зробыв,Пампушкы жирнийи в смэтани,Плачинды б з кабаком я йив.

Поставыв бы я кризь дэрэваЗ мэдовых пряныкив самых,И нижкы з холодцив свынячи,Щоб з часныком рослы на ных…

– Хохлы глупее вороны, а хитрее черта, – сообщил ротмистру прозревший на миг Вершинин. – Казак когда не пьет, так воши бьет, а все-таки не гуляет.

Не стал спорить с ним Клюке фон Клюгенау. К черту доморощенную мистику! Не ошиблась разведка – на верную дорогу вышли. После полуночи гореть господину Химерному в его малороссийском пекле!

Замисть лозы – рослы б ковбасы,А лыстя всэ було б – млынци,Зэмля була б з самойи кашиТа з добрых свижих потрохив…

Едет отряд шагом, смотрит дозор в вечерний сумрак, прикидывает ротмистр, как ловчее ему разрубить товарища Химерного от плеча до пояса…

Вот и звезды небо укрыли. Глядят вниз, дивятся. Куда спешите, добрые люди?

– Никак волки, господин ротмистр!

Заржали кони, повели тревожно ноздрями…

– Волки?! Какие еще волки?

Всего ожидал Клюке фон Клюгенау в этих края, но не волков. Однако же рассудил, что дивного в том, пожалуй, меньше, чем в фокусах красного Гудини-Мамая. Леса, глушь, дикость…

– Идти остогожно. Винтовки!

– Осташи – волчьи объедки, – зловеще обмолвился Вершинин, доставая револьвер. – Волк осташа съест, суздальцем закусит.

Стрелять, впрочем, не пришлось. Первый волк, подбежав почти к самым копытам ротмистровой лошади, тут же сдал назад. Удержав поводья, фон Клюгенау помянул на родном остзейском тысячу чертей (ой, не к месту!) и привстал на стременах.

Волки! Хоть и темно, а видно: вдоль всей лесной дороги, и слева, и справа. Почти почетный караул для государевой встречи. Недвижно стоят – то ли ждут, пока отряд проедет, то ли засаду готовят по всем уставным правилам.

– Лишь бы Волчий Пастырь не показался! – Хорунжий из местных поспешил сотворить большой крест. – Ох, только бы…

Накликал! За рядом волков появился новый зверь. Не волк даже – волчина. Всякое видеть довелось ротмистру, но и его путом ледяным прошибло: чуть ли не с быка, глаза-плошки в желтом огне, белые зубы даже сквозь темноту ночную сосчитать легко.

Стоит волчина впереди всех – на ротмистра смотрит. Внимательно так.

Выхватил фон Клюгенау верный клинок, за храбрость от самого Брусилова полученный. Шагнул вперед волчина, хвост вверх задирая…

– Не можно! – повис на локте ротмистровом хорунжий. – Ой не можно! То ж он, Пастырь, и есть!

– В Вологде два дня бьют, – подхватил заметно посуровевший Вершинин. – На третий водки дают, на четвертый – хоронят.