Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С ранней юности король Хуан II находился под чарами Альваро де Луны из-за его личного влияния и его дел в пользу короны. Дела говорили сами за себя. Король лелеял Альваро как своего «защитника», как того, кто обеспечил ему спасение от хищных инфантов Арагона. Со временем, однако, это чувство изменилось; восхищение коннетаблем постепенно уменьшалось, пока не исчезло совсем где-то к 1452 г. В то время Альваро было уже шестьдесят пять лет, он был лишен обаяния его юности и ранней молодости, так же как и блеска, характеризовавшего его мышление до того, как он постарел[2207]. Что же до сил, угрожавших власти Хуана, то они практически исчезли. Наварра была разгромлена, мусульмане разбиты, большинство мятежных аристократов подчинилось и Толедо умиротворен[2208]. Никогда еще страна не было столь мирной внутри и свободной от внешних опасностей. Альваро, наконец, достиг этого и перестал казаться незаменимым. Однако это еще не означало конца изменений в отношении короля к нему.
В тот момент, когда Альваро перестал казаться ему нужным, он стал лишним, а со временем и вредным. С политической точки зрения он потерял свою цель и превратился в обузу — фактор, мешающий достижению согласия между королем и знатью. И в личном плане он мешал королю. Многолетняя привычка Альваро наблюдать за королем и вмешиваться в его личные дела стала все более нестерпимой для монарха. Без сомнения, Хуан II жаждал сбросить с себя это гнетущее бремя.
Но была еще одна важная причина, которая, в конце концов, объединила все эти соображения и привела к финальному решению.
Годами Альваро убеждал короля в том, что тот является наместником Бога на земле и что он должен демонстрировать это в своем правительстве[2209]. Кортесы Ольмедо (1445) дали ему это право, но он никогда не смел воспользоваться им, кроме тех случаев, когда там находился Альваро, чтобы поддержать его. В итоге, однако, эти часто повторяемые идеи проникли в мысли и чувства короля, и когда условия оказались благоприятными, он начал верить в то, что он действительно «наместник Бога», и, более того, пожелал действовать соответственно этой роли. Но исполнению этого желания мешало присутствие Альваро, который держал в своих руках рычаги всех дел, внутренних и внешних, и исполнял большинство функций правительства. По существу, само присутствие Альваро при дворе и приобретенная им слава «мастера» короля превратили в фарс всякую претензию Хуана на абсолютную власть и царствование по божественному праву. Поэтому Альваро должен был уйти, и ничто не могло доказать реальность силы короля, его полной независимости и верховной власти больше, чем удаление Альваро из правительства, а превыше всего, его смерть на эшафоте[2210]. Альваро создал монстра — абсолютного монарха, и этот монстр в конце концов уничтожил его самого.
В тот момент, когда все эти факторы объединились в сильнейшее желание изгнать Альваро из королевского двора, конверсо смогли подтолкнуть короля на то, чтобы превратить его желание в действие. Альваро начал свою ссору с конверсо в исключительно рискованной для себя ситуации, но он не понимал, насколько он был уязвим и насколько жизненно необходимой была для него помощь конверсо. Если бы они поддержали его, как они это делали в прошлом, он, может быть, избежал бы катастрофы. Но вместо того, чтобы защищать конверсо, он напал на них и, как следствие, потерял единственных настоящих друзей, которых он когда-либо имел в своей политической жизни. Тем самым он подписал себе приговор.
Это практически объясняет то, что случилось. Но мы должны коснуться еще нескольких моментов, завершив тем самым картину. Как мы заметили, мощь Альваро была сломлена совместными усилиями короля и конверсо, при помощи некоторых «старых христиан» бюрократического аппарата, построенного самим Альваро. Но гранды, которые в течение долгих лет воевали с Альваро всевозможными путями, практически не участвовали в этой попытке. Они были настолько деморализованы предыдущими разгромами и находились под таким сильным впечатлением от проницательности Альваро и его легендарной способности выйти невредимым из самых опасных ситуаций, что даже не посмели совершить какое-либо действие против хитрого и опасного врага. Поэтому королю было так трудно привлечь к своему плану графа Пласенсия. А когда, наконец, Эстуньигу убедили действовать, он поставил свои силы, посланные в Бургос, под командование двух человек, в лояльности которых он был абсолютно уверен. Одним из них был его сын, Альваро де Эстуньига, а другим — Диего де Валера. Последний находился на службе у графа, но был еще и марраном[2211]. Это могло дать графу дополнительную гарантию того, что Валера сделает все, что в его силах, для выполнения миссии. И он это сделал.
Итак, мы видим присутствие конверсо в каждой фазе попыток разгрома Альваро. Они принимали активное участие в его аресте, его сдаче королю и, наконец, в вынесении смертного приговора (и все это не забывая о роли Пересаде Виверо в заговоре)[2212]. Когда Альваро перешел на сторону толедцев, он был уверен, что конверсо не смогут причинить ему зла. Это потому, что он относился к ним как к евреям, а никакой еврей в Испании никогда еще не поднимался против государственного деятеля такого масштаба. Но конверсо не были евреями, они были христианами, и они имели основу в христианском обществе, какую евреи никогда не могли иметь. Поэтому они могли действовать политически, как испанские христиане. По существу, они последовали примеру Альваро и воевали против него тем же оружием, которое он мастерски использовал — оружием интриги, заговора и неожиданного удара, чем побеждал своих врагов.
Мы не намерены в этот момент судить действия конверсо против Альваро по нашим моральным меркам. Но чтобы понять эти действия, мы считаем необходимым попытаться понять их собственную моральную позицию.
Трудно судить, в чем марраны могли упрекнуть себя, когда замышляли свой заговор против коннетабля. Настолько, насколько это касалось их, они находились в состоянии войны с Альваро, потому что они рассматривали его новую политику против них равносильной объявлению войны против их группы, и при этих обстоятельствах они чувствовали себя вправе воевать с ним теми же методами, которые использовала знать, которая тоже была с ним в войне. Более того, с моральной
