Рай с привкусом тлена - Светлана Бернадская

существом впитываю звуки, запахи, ощущения — все, что наполняет жизнью большой уютный дом. Губы сами собой растягиваются в улыбке. Удивительно, как долго я мог обходиться без дома, находя вполне приемлемыми для жизни временные военные пристанища, походные палатки, рабские бараки и даже нагретые солнцем камни Саллиды и пески Халиссинии. А теперь, когда беды и невзгоды позади, так остро ощущается нехватка собственного дома…

— Ох, Вель, дорогая, я уж и не чаяла, что вы вернетесь к ужину! — рассеивает мою недолгую грезу тетушка Вель.

Открываю глаза. Леди Амелия уже хлопочет вокруг племянницы — невысокая, полноватая, вся какая-то круглая, леди Несбитт похожа на пышную сдобную булочку, по нелепой случайности закутанную в кружева и рюши. Она без конца всплескивает руками, сокрушается из-за покрытых морозным румянцем щек и обветрившихся губ Вель. Я усмехаюсь с долей самодовольства: губы Вель обветрились вовсе не из-за мороза.

— Дядюшка дома? — спрашивает Вель, когда в потоке причитаний и заботливого кудахтанья образовывается короткая пауза.

— Дома, куда ж ему деться. Ждет вас. Ну, как съездили? — леди Амелия наконец удостаивает меня строгим взглядом.

— Замечательно, — улыбается Вель и тоже оглядывается на меня. — Хочу поделиться прекрасными новостями, но лучше сделать это при всех.

В светло-серых глазах проскальзывает озорная искорка, которая мгновенно отзывается в груди жарким пламенем. Она уже давно не та юная угловатая девчонка, которая пыталась сбежать домой через окно поместья Адальяро. Теперь это молодая, цветущая женщина с горделивой осанкой, плавными движениями, округлыми формами, но ее глаза, губы… С трудом заставляю себя сделать вдох — хочу ее, прямо сейчас, хочу так сильно, что темнеет в глазах.

Моя жена.

Вель ловит мой взгляд, целомудренно опускает длинные ресницы и медленно проводит кончиком языка по губам. Дразнится, несносная женщина! Знает ведь, что сейчас у меня нет никакой возможности утащить ее наверх, закрыться в спальне, сграбастать в объятия, вжаться ртом в податливые губы…

— Тогда я зову Эвана, за ужином все расскажешь. Я попросила накрыть стол в гостиной — здесь сейчас куда теплее, чем в столовой.

Собираемся; дети выбегают из танцевальной залы, Габи с восторгом делится с матерью, как они с Алексом и Сай репетировали северный танец. Алекс словно стыдится рассказов сестры, сердито сводит у переносицы темные брови, подходит ко мне и деловито сует мне в ладонь руку. Вель нежно обнимает Габи, без тени смущения покрывает поцелуями ее личико, и я ловлю себя на том, что завидую им: женщины, что с них взять, они могут не таить своих чувств.

Лорд Несбитт появляется в гостиной последним, садится во главе стола, напротив него, на другом конце, располагается леди Амелия, посередине с одной стороны садятся Вель и Габи, с другой стороны мы с Алексом. Лорд Эван возносит короткую молитву, прислужница ловко назрезает сочными ломтями каплуна, раскладывает по тарелкам.

— Вель, не томи, рассказывай! — «сдобная булочка» леди Несбитт, тряхнув оборками на чепце, жадно вглядывается в лицо племянницы. — Как прошла аудиенция у короля?

— Как нельзя лучше, — расплывается в улыбке Вель и лукаво поглядывает на меня. — Джаю пожаловали чин генерала и сделали членом Большого королевского совета. Ему теперь положено пожизненное содержание, и мы подумываем купить дом.

— Дом? — лорд Эван сдвигает брови лишь самую малость, однако этот едва заметный жест весьма красноречиво выражает недовольство. — Зачем тратиться на дом, ведь у тебя есть собственное наследство. Да и о свадьбе не мешало бы подумать, чтобы избежать пересудов.

Дядюшка Вель бросает на меня исподлобья короткий взгляд, будто бы прозрачного намека недостаточно. Вель опускает глаза и прикусывает губу, пытаясь спрятать улыбку. Ну чисто девчонка! Пламя желания, жарким цветком распустившееся в моей груди, сползает вниз, к животу, заставляет думать не о прекрасном ароматном каплуне, а о белых коленях Вель, призывно разведенных для меня.

Боги. Меня бросает одновременно и в жар, и в холод. Ведь отныне мы можем больше не таиться, ночуя в общей спальне. Она моя законная жена, и мне больше нет нужды сдерживаться, оберегая ее от зачатия — она молода и может родить мне еще детей, и уже никто не помешает им открыто назвать меня отцом.

— Мы уже поженились, — сообщаю будто бы невзначай, но чувствую, как меня распирает от смешанных чувств — гордости, любви, вожделения; я готов вскочить из-за стола и на весь мир кричать о том, что Вель — моя жена!

Звук вилки, выпавшей из руки «сдобной булочки», нарушает повисшую за столом тишину.

— Как… поженились? — выдыхает она. — Когда?..

— Да вот только что, — охотно подхватывает Вель и делает знак глазами служанке; та спустя мгновение подает леди Амелии успокоительные капли.

На скулах дядюшки Эвана ходят желваки, но он старается не подать виду, что разгневан.

— Это такая шутка? — интересуется он сквозь стиснутые зубы.

— Нет, не шутка, — заверяю я, достаю из-за пазухи заветную бумагу и протягиваю ему. — Вот выписка из церковной книги аббатства Духовных Хранителей. Мы решили не тянуть со свадьбой, и леди Хатфорд не возражала.

Вновь повисает молчание. Я мог бы поклясться, что слышу в тишине гневное шевеление бровей лорда Несбитта.

— Без отеческого благословения? Без поста, седмицы молитв и причастия? Без венчального платья, свадебного пирога, гостей и торжества?

— Ах, оставь, Эван, — произносит леди Несбитт, запив капли изрядным глотком сливовой наливки. — Как случилось, так уж случилось, что теперь сетовать.

— Но что скажут соседи? — раздувает ноздри лорд Несбитт. — Вель, ты подумала? Да ведь пойдут слухи, что ты зачала дитя до брака и пытаешься спешно скрыть свой грех!

Вель фыркает, пытаясь заглушить приступ смеха деланным кашлем, Габи непонимающе моргает ресницами.

— Мама, а что значит «поженились»?

— Это значит, что мы с Джаем теперь законные муж и жена, — поясняет Вель, украдкой вытирая уголки глаз салфеткой.

На переносице Габи появляется вертикальная черточка — в точности как у Вель, когда та задумывается о чем-то серьезном.

— Джай, ты теперь будешь нашим папой? — наконец изрекает она.

Я встречаюсь глазами с бесхитростным взглядом дочери, и мой язык словно прилипает к гортани. «Я и есть твой папа, — хочется сказать мне. — Я держал тебя на руках, когда ты была еще совсем крохой пару дней от роду и помещалась целиком в моих ладонях. Я менял тебе пеленки, баюкал ночами и купал тебя, маленькую, в море.