Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

им не обладаешь изначально. Граф часто улыбался во время бесконечного виста, который Жюно задумал ввести у себя под предлогом соединить вист Талейрана, бывшего с императором в Варшаве, и наше собственное гостеприимство. Я этой идее очень радовалась, потому что она приводила в мою гостиную самых остроумных и интересных людей. К нам приезжал также господин Кроуфорд, этот всегда молчаливый и очень любезный человек, любитель искусства, настолько страстный, что розыск какой-нибудь статуи или портрета был для него важным событием, и он занимался этим даже в ущерб своему здоровью и благосостоянию. У него имелись самые любопытные предметы искусства и ценнейшее в Европе собрание картин Миньяра. Кроуфорд также много занимался нашей литературой и являлся автором превосходного сочинения «Литературная смесь» (Me'langes de litte'rature). Он был другом Талейрана и часто помогал ему. Важный и серьезный, как все американцы, он был очень сдержан и заслужил репутации молчальника. Я очень любила его.

Кроуфорд тщательно изучал историю Железной Маски и написал об этом исследование. Император, разговаривая однажды вечером о Железной Маске с герцогом Пьяченцским, опирался во многом на мнение одного из братьев Людовика XIV. Я упомянула при нем о сочинении Кроуфорда, которое тогда только было издано и отличный экземпляр которого in folio автор благосклонно подарил мне. Император задал мне несколько вопросов о господине Кроуфорде и сказал, чтобы я привезла его сочинение. Я послала ему рукопись тотчас по возвращении домой, потому что он не любил ждать, и дежурный адъютант дал моему камердинеру расписку в получении книги[180].

Император прочитал не только все, что относилось к Железной Маске, но и многие другие страницы, обратившие на себя его внимание, потому что Кроуфорд был искусным публицистом. Тут присутствовали размышления о разных правительствах и особенно об ответственности министров и вообще всех правителей, потому что автор рассматривал народы как одно большое семейство. Но в размышлениях его были некоторые противоречия; а поскольку императору не нравились размышления и противоречия, то он рассердился и спросил, как попала ко мне эта книга. Я сказала.

— А, еще один англичанин! Маленький Бурке! Эти собачонки и публицисты воображают себя Цицеронами, потому что им удалось сказать речь, взобравшись на бочку, из которой вино они выпили на своих выборах. А что делает в Париже этот англичанин? — спросил император, обратившись к герцогу Ровиго.

Я поспешила вмешаться и сказала, что Кроуфорд американец. Хоть я и не была в том уверена, но это в любом случае могло только облегчить ситуацию. Жюно как раз уехал из Парижа, и герцог Ровиго, недоброжелатель его и всех его товарищей, мог причинить зло человеку, почитаемому другом Жюно и, кроме того, другом Талейрана, которого Ровиго любил еще меньше. Только несколько лет назад я удостоверилась, что Ровиго был врагом Жюно. И почему? Потому что император любил Жюно лично, любил как друга; может быть, потому, что в самом Наполеоне не было ничего, что не гармонировало бы с великодушной откровенностью, которая составляла основу характера Жюно. Это могло возбуждать зависть честолюбцев, видевших выражение привязанности только в орденах и теплых местах. Потому-то они использовали все средства, чтобы поставить между императором и прежним его адъютантом, другом несчастливых дней, какую-нибудь преграду, о которой он не знал, потому что благородный характер выводил его из круга тайных ухищрений.

— Ты видишься только с моими врагами! — сказал однажды император Жюно.

Жюно остолбенел. До сих пор эта фраза, на которую я не обращала внимания, относилась всегда ко мне, и она была так безрассудна, что, повторяю, я уже не боялась ее. Но Жюно был поражен больше меня этим странным упреком, обращенным к нему, и не отвечал ничего.

— Да, — повторил император, — ты видишься только с моими врагами. Что значит этот вист, который ты завел у себя и за которым собираются все, кто только противен мне?

— Этот вист составляют те же самые люди, которые играют у Талейрана. А до сих пор ваше величество не упрекали его. Вероятно, все упреки сберегались для меня.

— И все же, — сказал Наполеон, — можешь ты объяснить мне, зачем ездишь в один известный дом Сен-Жерменского предместья, где ненавидят меня до такой степени, что, право, я не понимаю, как я еще дозволяю этим людям оставаться в Париже.

— Я не езжу ни в какой дом Сен-Жерменского предместья, государь! В Париже была одна особа, очень близкая душе моей, и у нее часто встречал я людей, которых ваше величество могли почитать своими врагами, но вы ошибались на их счет, многие из них теперь служат при вас.

— Здесь речь идет не обо мне, — возразил Наполеон, нахмурив брови, явно смущенный этим доказательством невиновности. — Что делаешь ты у госпожи Люинь? Как видишь, я знаю все. У меня точные сведения.

Услышав имя госпожи Люинь, Жюно не знал сначала, что и думать, но вскоре изумление его сменилось таким тяжелым чувством, что он вздохнул и прикрыл глаза рукой. Император отнес этот жест к его замешательству и, думая, что Жюно нечего отвечать, повторил:

— Да, да, у меня точные известия, и ты не можешь отрицать их.

— Государь! — сказал наконец Жюно с торжественным выражением, которое тотчас поразило Наполеона. — Я вижу себя вынужденным просить отставки у вашего величества, потому что не могу далее оставаться при вас, раз вы так легко верите нелепой лжи обо мне и моей жене. Вы поверите, вероятно, если вам скажут, что я составляю против вас заговор?

— Но это совсем другое, — отвечал ему гораздо нежнее Наполеон.

— Нисколько, государь! Ваше величество тотчас поймете меня, когда я скажу, что жена моя и я, мы всего один раз были в доме госпожи Люинь. А между тем жена моя очень хорошо знала госпожу Шеврез, когда они были девицами; но позиция этой дамы так общеизвестна, что жена моя не стала возобновлять прежнего знакомства. Что касается того, что меня дурачат глупые болтуньи, я не знаю, когда я дал повод думать, что перенесу дурное обхождение от кого бы то ни было. Ваше величество сами видите, до какой степени надо остерегаться донесений, делаемых вам помимо главных властей, каковыми являемся Дюбуа, Фуше, Дюрок и я.

И Жюно рассказал императору, что могло дать повод к этой клевете. Тут являются многие важные лица последних дней, и потому я тоже опишу это происшествие.

Я уже сказала, что, когда Талейран уехал вслед за императором в Варшаву, Жюно, стараясь утешиться в своем вдовстве, собирал у себя игроков в вист. Луи Нарбонн был не из самых искусных, но стал уже нашим другом