Сальватор - Александр Дюма

Он исчез в подъезде в то самое время, как г-н Рапт поднял свою лошадь, прыгнул в седло и закричал:

— Изрубить негодяев! Расстрелять!

Отряд всадников понесся на баррикаду.

Восемьдесят лошадей, пущенных в галоп, проскакали по телам Карманьоля и Овсюга.

Помолитесь за спасение их душ!

Зато Жибасье удалось высвободить голову, он дополз до основания баррикады и с большим трудом добрался до тротуара как раз напротив того места, где исчез Жан Бык, унося Фафиу.

— Ну вот, мы в подъезде, — проговорил плотник. — Куда теперь?

— Шестой этаж, — едва слышно выдохнул шут и лишился чувств.

Великан миновал пять этажей не останавливаясь: паяц в его сильных руках весил не больше, чем ребенок в руках обыкновенного человека. Добравшись до нужного этажа — а это был самый последний, — Жан Бык остановился: на площадку выходили семь или восемь дверей.

Не зная, куда постучать, он спросил совета у Фафиу. Но несчастный актер не подавал признаков жизни: он смертельно побледнел, губы у него посинели, а глаза закатились.

— Эй, малый! — взволновался Жан. — Э-гей, отзовись!

Фафиу оставался все так же недвижим.

При виде его бледности и недвижности плотник смягчился и, пытаясь скрыть от самого себя охватившее его волнение, пробормотал:

— Малый! Вот черт! Эй, малый, очнись! Не можешь же ты умереть, черт побери! До чего глупые у тебя шутки!

Но актер и не собирался шутить. Его ранило в плечо, и он по-настоящему лишился чувств от боли и потери крови, а потому не мог произнести ни звука.

— Дьявол! — снова выругался Жан, что можно было понять как вопрос: «Как быть?»

Он подошел к ближайшей двери, ударил ее локтем и крикнул:

— Кто-нибудь! Эй! Кто-нибудь!

Через две-три секунды в замке повернулся ключ, и испуганный буржуа появился на пороге в рубашке и ночном колпаке.

Он держал в руке свечу, и она дрожала в его пальцах, точь-в-точь как подсвечник в руке Сганареля, когда тот провожал Командора к Дон Жуану.

— Я зажег, господа, зажег, — поспешил заверить буржуа, полагая, что это пришли проверить, как он проявляет симпатию к выборам.

— Да не в этом дело! — перебил его Жан Бык. — Этот человек, — указал он на Фафиу, — тяжело ранен, кажется, у него на вашей площадке есть знакомая, я и решил отнести его к ней. Вы здесь живете и, наверное, знаете, в какую дверь я должен постучать.

Буржуа с опаской взглянул на актера.

— Э, да это господин Фафиу! Вам, верно, сюда! — сказал он и указал на дверь напротив.

— Спасибо! — поблагодарил Жан и направился, куда ему сказали.

Он постучал.

Несколько мгновений спустя до его слуха донеслись легкие шаги, кто-то пугливо приблизился к двери.

Жан постучал еще раз.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Фафиу! — отозвался плотник, ему казалось вполне естественным сообщить не свое имя, а актера.

Но он просчитался. Приятельница Фафиу знала не только самого шута, но и его голос, а потому крикнула:

— Ложь! Это не его голос!

«Дьявольщина! — выругался про себя Жан Бык. — Она совершенно права. Как она может узнать голос Фафиу, если говорю я?!»

Он задумался, однако, как мы уже говорили, Жан не отличался сообразительностью.

К счастью, на помощь ему пришел буржуа.

— Мадемуазель! — заговорил он. — Если вы не узнаете голос Фафиу, то, может быть, мой покажется вам знакомым?

— Да, — отозвалась девушка, к которой он обращался. — Вы господин Гиомар, мой сосед.

— Вы мне верите? — продолжал г-н Гиомар.

— Разумеется! У меня нет оснований вам не доверять.

— В таком случае, мадемуазель, ради Бога отоприте дверь! Господин Фафиу, ваш друг, ранен и нуждается в помощи.

Дверь распахнулась с быстротой, не оставлявшей сомнений в том, какой большой интерес питает девушка к актеру.

Это была не кто иная, как Коломбина из театра метра Галилея Коперника.

Увидев своего друга без чувств и в крови, она вскрикнула и бросилась к Фафиу, не обращая внимания ни на Жана Быка, который нес его бесчувственное тело, ни на буржуа, который увереннее держал свечу, с тех пор как понял, что лично ему опасность не угрожает.

— Ну, мадемуазель, не угодно ли вам принять несчастного малого? — проговорил плотник.

— О Боже мой, конечно! Скорее! — воскликнула Коломбина.

Буржуа пошел в спальню первым, освещая дорогу. В комнате стояло лишь несколько стульев, стол и кровать.

Жан, недолго думая, положил Фафиу на кровать, не спрашивая у хозяйки позволения.

— Теперь осторожно его разденьте, — приказал он, — а я пойду за врачом. Если он придет не сразу, не беспокойтесь: в такую ночь, как сегодня, пройти по улице не так-то просто.

Славный Жан Бык сбежал по лестнице и поспешил к Людовику.

Людовика дома не было, но вот уже два дня все знали, где его искать.

Два дня назад Рождественская Роза была возвращена на улицу Ульм.

Как и однажды, когда Броканта обнаружила, что гнездышко Рождественской Розы опустело, лишившись своей очаровательной веселой птички, так же точно — и предсказания Сальватора снова оправдались — в одно прекрасное утро девочка нашлась: она мирно спала в своей постели.

После смерти г-на Жерара у нашего друга г-на Жакаля больше не было оснований скрывать девочку, способную если не окончательно прояснить, то хотя бы частично пролить свет на дело Сарранти.

Проснувшись, Рождественская Роза в ответ на расспросы рассказала, что находилась в доме, где добрые монашки заботились о ней, пичкая ее вареньем и конфетами, и единственное, о чем она жалела, была разлука с добрым другом Людовиком.

Она боялась, что нечто подобное может случиться с ней снова, но Сальватор ее успокоил: ей нечего опасаться, ее отправят в хороший пансион, где она научится всему, чего еще не знает, а Людовик будет навещать ее там дважды в неделю до тех пор, пока она не станет его женой.

Во всем этом не было ничего страшного для нее. И Рождественская Роза со всем согласилась, в особенности после того, как Людовик полностью одобрил план Сальватора.

Однако молодые люди попросили неделю отсрочки, и добрый друг Сальватор предоставил им эту неделю.

Вот почему Людовика следовало искать на улице Ульм, а не дома.

В одно мгновение он преодолел расстояние, отделяющее улицу Ульм от улицы Сен-Дени, и очутился перед Фафиу.

Да позволят нам читатели вернуться к мятежу, который, впрочем, подходил к концу.

С той минуты как Жан Бык покинул улицу Сен-Дени, она превратилась в поле брани, если, конечно, можно так назвать место, где происходит убийство: одна сторона рубит и стреляет, другая кричит и спасается бегством.