Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

понимаешь, о чем я говорю. Я не хотел этих смертей. Я, вообще, хотел предотвратить миллионы смертей. Но… Господи, как же тяжело…

Я судорожно вдохнул холодный воздух старой имперской столицы.

Николай положил руку мне на плечо. Но ничего не сказал. Какие тут могут быть слова? Лишь фальшь.

– Потери. Потери…

Мы стояли рядом у парапета крепости и смотрели вниз, туда, где темные воды из глубины России несли старый лед, освобождаясь от груза минувшей зимы, от груза прошлого.

– Жизнь полна сюрпризов. Часто эти сюрпризы весьма неприятны. Жизнь вообще часто малоприятная штука. Но жизнь продолжается, так или иначе…

Льдины плыли мимо нас.

– Впрочем, кому я вру. Тебе, как никому другому, знакомы эти терзания. Бремя императора. Кому, как не императору, судить о напрасности жизни и смерти? Ведь мы даже лишены этого самого простого человеческого права – подохнуть в свое удовольствие. Нам недоступны даже такие простые радости смерти, как умереть, прикрывая собой отступающий полк. Даже застрелиться император права не имеет. Сказочное свинство, между прочим. Проклятая должность…

Как же мне реально тяжело…

– Смерть и жизнь. В чем смысл смерти и жизни? Вероятно, еще со времен первых людей этот вопрос волновал человечество. Ты знаешь, сколько народу погибнет в предстоящей гражданской войне, если она, не дай бог, случится? Миллионов десять, а может, и двадцать. Брат на брата и вся страна в пепел. Но дело не в этих оплакиваемых миллионах, а в судьбе самой России. Тогда, в Могилеве, я тебе предсказывал судьбу твоей семьи, тебя и всех нас. Но что мы по сравнению с кошмаром всей России? На карту поставлены не наши судьбы, как бы нам ни было тяжело хоронить сегодня родных нам людей. На карту поставлена Империя.

Ветер леденил мое лицо, но щеки мои пылали.

– Месяц назад по льду Невы я добрался с этого берега на тот. Я мог провалиться под лед. Я мог погибнуть при взрыве в Зимнем. Я мог погибнуть при взрыве на Красной площади. И много где еще. И если до этого я рисковал погибнуть на фронте, зная, что моя гибель не потрясет основы империи, то теперь мне постоянно приходится задумываться над тем, что гибель императора может изменить судьбу всей России. Сколько наших предков погибли в результате переворота или даже глупого взрыва террористов? А ведь сколько они могли бы сделать для страны и как изменилась бы судьба России при этом!

Невидяще смотрю на крошево на реке. Вчера у нас был долгий разговор, и разошлись мы уже перед самым прибытием. Мы многое обсудили и, как мне показалось, во многом поняли друг друга. Но что-то все же осталось недосказанным. Что нужно сказать.

– Прости, я наговорил вчера тебе жестоких глупостей. Порой меня заносит, и я кичусь самим фактом того, что я, мол, такой весь герой, воевал, водил полки в атаку, на пулеметы и все такое. Быть императором куда тяжелее, несмотря на весь этот внешний лоск. Знаю, что тебе было также тяжело. В том числе от мысли о наследовании твоего престола. Признаюсь, меня ужас охватывает от того, что, если со мной что-то случится, то трон достанется… Кому достанется? Павлу? Он сразу же отречется. Дмитрий погиб. Кто следующий? Смертельно перепуганный Николай Николаевич? Императорская Фамилия утратила волю и силы править. Но кто вместо нас? Республика? В России? Нет уж, увольте, закончится все такой катастрофой, что и уму сложно представить.

Мы помолчали. Сзади на почтительном расстоянии толпились остальные члены Императорской Фамилии и имперские сановники. Но никто не рисковал подойти к нам ближе, равно как никто не желал первым покинуть Петропавловскую крепость. Стояли, переговаривались, томились.

– Император лишен права на фразу «Он погиб не зря». Только категория «Жизнь его была ненапрасной» имеет право к существованию в нашем случае! Ты говорил, что я романтик, нахватавшийся идиотских идей. Да, я хотел, нет, я по-прежнему хочу дать нашему народу новую жизнь. Жизнь, за которую будет не стыдно. Жизнь, которая внесет Россию в передовые державы мира. Жизнь, при которой каждый российский подданный сможет с гордостью сказать: «Я – русский!» Только во имя этого стоит жить. Нет, только во имя этого и стоит править.

Глава XI. Пролог новой истории

Москва. Кремль. Дом империи.

8 (21) апреля 1917 года

Я молча разглядывал маркиза делла Торретта. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке и даже в чем-то виноватым. Хотя персональной вины личного посланника короля Виктора-Эммануила III в разразившемся скандале особой не было, но как представитель моего итальянского царственного собрата он нес определенную моральную ответственность за происходящее в королевском доме Италии.

– И как это могло произойти?

Маркиз покосился на газету, которую я держал в руках. Печально вздохнув, итальянец покачал головой:

– Юные особы часто несдержанны в своих желаниях и опрометчивы в поступках. Мудрость даже особам королевской крови приходит с годами.

– Я не о письме ее высочества. Тем более что я не вижу в нем ничего предосудительного. Я об этой гнусной статейке в этой паршивой французской газетенке.

Представитель итальянского двора сделал неопределенный жест.

– Расследование показало, что написанное ее высочеством письмо вашему императорскому величеству было похищено одной из фрейлин и через любовника передано в прессу. Разумеется, за весьма щедрое вознаграждение.

– Надеюсь фрейлина уже под арестом и дает показания?

– Увы, она сразу же покинула Рим. Думаю, что она уже в Швейцарии, а может даже во Франции.

Тарабаню пальцами по подлокотнику кресла. Да, скверная история. Весьма и весьма. Пусть в этом времени нет интернета и прочих блогеров третьего тысячелетия, пусть до изобретения понятия и слова «папарацци» еще полвека, но таблоиды и охочие до сенсаций репортеры были и здесь. Особенно,