Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Вы же понимаете, отец, что этого не будет, — горячился Влодзимир, пытаясь оправдаться перед родителями, когда Лозинские после ужина у соседей возвращались в замок. — Я не понимаю… неужто вы, верно, верите в то, что обещает вам русский царь? Верите отцеубийце?!

— Оставь свой тон, прошу тебя, Влодзимир! — резко ответил Лозинский-старший. — Ты — его поданный, смею напомнить тебе.

— По вашему требованию! — отрезал Влодзимир. — Не по своей воле. Будь моя воля, я бы все иначе…

— Что иначе? Что? Пока ты пытался ухватить свою иллюзию за хвост, следуя по пятам Бонапарта, рискуя собственной шеей ради чужих амбиций, наша земля скудела с каждым днем. Я стар… мне не под силу уследить за всем. Ты — мой сын, мой единственный наследник, и меня не может не огорчать то, что ты делаешь.

— Я думал, что вы должны гордиться мной. Мной, который сделает все для свободы нашей земли, — возразил ему Влодзимир. — Или вы предпочли бы, чтобы ваш сын, как кузен Димировский, в гусарах под русскими ходил? Или как у Олежских уланом в отставку вышел, потеряв руку под Смоленском? Ради чего рука та потеряна?

— Ты можешь не верить мне, Влодзимир, — тише прежнего ответил ему на то Лозинский-старший, отвернув лицо к полям, с которых только недавно сошел снег полностью и которые уже были частично распаханы под сев. — Но для меня все же лучше тот, кто на деле радеет о чем-то, а не гоняет мечту годами. Французы прошлись по нашей земле не с добром. И пришли они сюда вовсе не с намерениями дружескими. Разве я не предрекал тебе, когда ты записался в уланы, что Бонапарт идет под знаменем собственных желаний, а не свободы для нашей земли? Разве не говорил, что ты не получишь желаемого в рядах французской армии? Ты спрашиваешь, каким сыном я бы гордился? Тем, кто встал бы на защиту родной земли. Неважно, под каким знаменем… под чьей рукой. И Олежский, и Димировский гнали французов прочь из наших земель. Тех, что изрядно поживились за наш счет в 1812 году, несмотря на то, что ты в союзники к ним пошел. Юношеские грезы свойственны каждому, но в каждом должно быть довольно разума, чтобы остановиться, пытаясь ухватить их. У тебя есть долг по отношению к этой земле. Иной долг, не тот, что поставил ты себе целью. Наша земля довольно страдала в усобицах, что велись из столетия в столетие. Но только от нас зависит, какой она достанется нашим потомкам — разоренной или процветающей. Подумай о том, мой мальчик. У шляхтича в крови должно быть не только желание свободы, но и забота о земле, которая ему принадлежит.

Они недолго ехали молча, каждый погруженный в собственные мысли, а после Лозинский-старший произнес, отчетливо выделяя каждое слово:

— Ты должен взяться за разум, Влодзимир. Ты должен стать хозяином, истинным хозяином наших земель. И ты, как хозяин этих земель, должен отдать ей еще один долг. Наследник, Влодзимир. Ты должен жениться. И остаться здесь. На земле!

— Ваше желание полностью отвечает моим чаяниям, отец, — ответил на это Влодзимир, и Лозинский-старший внезапно повернулся к нему и спросил после того, как долго и пристально смотрел в глаза сына.

— Это ведь не одна из здешних паненок, верно? И не из Гродно. Вряд ли кто-то в городе мог запомниться тебе, судя по тому ровному интересу, что ты выказывал тогда к паннам городским. Encore tromperie…? [689]

И ныне Влодзимир смотрел на подвенечный наряд Анны, на ее бледное от волнения лицо, но при этом решительно поджатые губы и понимал всю истинность слов отца. Еще одна иллюзия, которая ускользнула от него. А потом вдруг разозлился, сжал пальцы крепче в кулаки. Особенно, когда Анна повторила упрямо:

— Я ждала его. И прошлым летом, и все эти месяцы. И даже тогда, когда вы были здесь. Я ждала только его всегда.

— И даже под моими губами? — не мог не спросить Влодзимир, напоминая о той единственной ночи, когда она сама шагнула в его объятия. Помнила ли Анна о ней, как бережно хранил в памяти он сам? Думала ли, как думал он о тех коротких мгновениях блаженства, которое он познал от ее губ и рук? Иногда Влодзимир жалел, что позволил Анне уйти в ту ночь. Ведь все могло быть решено еще тогда, несколько лет назад.

Она помнила. Иначе при всей ее невозмутимости не появились бы красные пятна в глубоком вырезе ее платья, такие явные на фоне белоснежной ткани подвенечного наряда. Сводя на нет видимость невозмутимости и отстраненности.

Анна помнила, Влодзимир был прав в своей догадке. И будет вспоминать об этом до конца своих дней. Как о моменте, когда мимолетный каприз быстротечной страсти едва не повел ее судьбу совсем по иному пути.

— Ты помнишь, Аннеля, — мягко сказал он, переходя снова на интимное «ты». — Ты помнишь и понимаешь, что все случилось совсем не просто так…. И твое расположение ко мне, и твой дар на память, и та самая ночь. Что было бы, коли не приехал бы твой брат…

— Ничего, если в ваших жилах довольно благородной крови. Ничего бы не произошло, ибо не должно тому произойти, — отметила Анна. — Если благородной крови в вас довольно, то вы отступите от двери и дадите мне дорогу…

— У нас с тобой одна дорога нынче! — перебил Влодзимир, и Анна отступила еще на шаг назад, кожей ощущая опасность, разлившуюся в воздухе после этих слов. Она видела его злость, вспыхнувшую огнем в его глазах, и пожалела, что была так безрассудна ранее.

— Мой путь идет врозь с вашим, — упрямо повторила она, сжимая спинку стула сильнее, пытаясь унять сердце, бешено колотящееся в груди от страха. — Они сошлись лишь на единое мгновение однажды и снова пошли каждый своей стороной. Моя жизнь связана только с его жизнью… и я не смогу… не сумею без него… прошу вас… Он в сердце моем глубоко. И никому не под силу сделать иначе…

— Любую причину можно устранить… даже ту, что в сердце впилась шипом, — каким-то странным тоном произнес Лозинский, и Анна прочитала в его глазах скрытую угрозу. Этому дню. Своему будущему. И даже, возможно, Андрею. Замерла после, когда вдруг Лозинский с горечью произнес, переворачивая ее память верх дном, когда воспоминания обожгли болью осознания. — Отчего это не случилось тогда еще, в Париже?

— Дуэль… это были вы…? — ошеломленно проговорила Анна, и Влодзимир понял по тону ее голоса, что совершил невольно очередную промашку.

А потом все произошло в один миг. Лозинский, понимая, что совсем потерял ее, сорвался с места и резким шагом направился к Анне, чтобы схватить ее, задержать подле себя. И к тому же не дать даже знака подать для горничной, чьи шаги он услышал в будуаре в тот момент. А Анна, заметив это движение, протянула руку и схватила то, что давно приметила на столике возле зеркала, готовая биться с ним, пусть даже неровны совсем их силы.